Великан откликнулся на звук голоса. Одной рукой приподнял комиссара, а другой провел по одежде.

Мгновение — и Весть оказалась в его громадных руках.

Гигант бросил комиссара, начал разглядывать хвост рыбы.

—   Отдай, а? — попросил Гард.

Гигант не отреагировал вовсе. Он рассматривал Весть и улыбался. Весть явно ему нравилась.

Великан прошел в центр камеры, положил Весть на пол и устроил вокруг нее некое подобие танца: подпрыгивал на месте, периодически выкрикивая нечленораздельные звуки.

Оттанцевав, гигант, как умел нежно, взял Весть и, поглаживая, долго смотрел на нее.

—  Отдай, а? — еще раз попросил Гард. Гигант снова не отреагировал.

— Хорошо, — улыбнулся комиссар, — давай тогда меняться... Я дам тебе... — Гард понял с ужасом, что у него ничего нет, вообще ничего, — я дам тебе... свою одежду, а ты мне — свою. Посмотри, моя одеж-

да лучше. Она, возможно, будет тебе немного мала, но зато она новая, чистая совсем.

То ли гигант был глухой, то ли его просто не интересовало, что там чирикает ничтожный маленький человечек, но на слова Гарда он явно не собирался реагировать.

Какая глупость! Пронести Весть через бог знает какие испытания, дойти до дворца Понтия Пилата, столько раз погибать и возрождаться, потерять столько хороших людей — кстати, как там Гаврик? — и все это ради того, чтобы отдать Весть сумасшедшему?

«Впрочем, я зря расстраиваюсь, — пытался успокоить себя Гард. — Ночью он уснет, и я украду у него Весть. Вот и все. Украду, а потом придумаю, как спастись из этой тюрьмы».

Когда ждешь чего-то, оно не наступает особенно долго.

Вот и ночь никак не хотела приходить. Сквозь решетки на окнах нагло струился свет, который никак не желал превращаться в вечерний.

Наконец великан залез в свою кучу тряпья и затих.

Комиссар подождал, пока небо за окном станет совсем черным, и подошел к спящему человеку.

Гигант спал на удивление тихо. Словно ребенок, он положил голову на сложенные ладони. Дышал спокойно, ровно, неслышно.

Между головой и ладонями лежала Весть. Гард даже не сразу заметил ее: кудрявая голова накрыла Весть целиком.

Комиссар попробовал вырвать Весть. Не получилось.

Он осторожно приподнял голову гиганта, голова была тяжелая, как камень. Потянул Весть.

И великан открыл глаза.

Вскочил. Легко приподнял Гарда и швырнул его об стену.

Удар был такой силы, что комиссар потерял сознание.

Последнее, что он видел, — великан, пробующий Весть на зуб.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Комиссар смотрел на себя в зеркало.

Зеркало было необычное, римское. Стеклянная поверхность соединялась со свинцовой подкладкой, от чего изображение казалось абсолютно живым.

В большом зале, куда привели Гарда, таких зеркал было много, и куда бы ни поворачивался комиссар, отовсюду смотрел он.

Он? Неужели этот бородатый человек в нелепом хитоне, с уставшим, даже запуганным взглядом и шрамом под глазом — память о встрече со львом, — неужели, это он, комиссар полиции Гард?

— Что с тобой стало, старичок? — спросил комиссар у своего отражения.

Отражение только грустно улыбалось.

Каких-то полчаса назад дверь его камеры открылась, вошел Номенклатор, неся в сосуде ледяную воду.

За Номенклатором вошли пятеро солдат с обнаженными, на всякий случай, мечами.

Номенклатор как будто знал, хотя, наверное, не «как будто», а действительно знал: тот, кто находится в этой камере, наверняка будет нуждаться в том, чтобы его привели в чувство с помощью ледяной воды.

Номенклатор вылил ледяную воду комиссару в лицо.

Гард открыл глаза.