|
Лишь хвост ходил ходуном, ведь никому, никому не было дела до Шпунтика! И если бы многомудрый кот имел возможность увидеть своего ненаглядного хозяина, то лишний раз убедился бы в том, что все, буквально все на него, на Шпунтика, плюнули. Даже Котя Чижиков. Чижикову было совершенно не до кота. Последние несколько часов Котя провел трудно, хотя начинался полет в Пекин просто замечательно: за зоной паспортного контроля, казалось, остались все заботы, печали и неприятности, а впереди ждала страна мечты и много другого интересного. Чижиков чаял провести без малого восемь часов полета с чувством, с толком и с расстановкой, то есть слегка потягивая виски, почитывая с экрана ноутбука свежескаченный детективчик, а потом и откровенно подремывая, благо в полупустом самолете он единолично восседал на трех креслах и грех было не воспользоваться столь благостной возможностью вытянуть ноги. Всему этому сбыться было не суждено: невесть откуда появилась симпатичная девица, присела в соседний ряд, напротив, а потом сняла очки – и оказалась Никой, девочкой из будущего, от навязчивого и совершенно бессмысленного присутствия которой, как казалось Чижикову, он раз и навсегда избавился. Ведь детей в самолет так запросто не пускают, тем более – на международные рейсы. А вот поди ж ты: сидит и смотрит через проход! Только на вид ей уже лет двадцать, глаза накрашены и даже губы помадой вымазаны – не очень умело, но по взрослому. Есть от чего обалдеть самому невозмутимому человеку. Чижиков натурально и обалдел: выпучил глаза, стал судорожно хватать ртом воздух и минут несколько ничего (кроме потрясенного «как?!» да «что?!») вымолвить не мог. Ника смотрела на него, улыбаясь, и не было в этой улыбке ни подвоха, ни насмешки, ни каких либо иных намеков на умственную несостоятельность Коти. Открытая была улыбка, хорошая, дружелюбная, словно в происходящем не было ни чего неестественного: мы летим вместе, дядя Костя, ты что, забыл? Чижиков так обалдел, что даже пришел в себя. Обнаружил в правой руке бутылку виски, совершенно не скрываясь, отхлебнул прямо из горлышка, потом единым махом опрокинул в рот содержимое стаканчика, который держал в левой руке – там был все тот же виски, замаскированный капелькой апельсинового сока, шумно выдохнул, утер рот тыльной стороной ладони и только тогда спросил: – И как это понимать? – Дядя Костя… – Ника продолжала улыбаться. – Я… – Какой я тебе дядя?! – птицей взвился Чижиков. – Нашлись тут родственнички самозваные… – Тише, – Ника приложила пальчик к губам. – Пожалуйста, тише, на нас обращают внимание… Котя осторожно огляделся: пассажиры, сидевшие поблизости, и правда весьма заинтересованно таращились в их сторону, высматривая возмутителей спокойствия, а ближайшая стюардесса с профессионально озабоченным лицом уже направлялась прямиком к Чижикову. – У вас все в порядке? – спросила она, остановившись рядом с Никой. – Все хорошо? – Все прекрасно, – улыбнулась стюардессе Ника. – Просто я сообщила дяде такую приятную новость, что он не сумел сдержать радости. – Ну… да… – согласно закивал Чижиков под внимательным взглядом стюардессы, а сам в это время придерживал локтем спрятанную за подлокотник бутылку. – Племянница у меня такая затейница. – Быть может, вам принести чего нибудь? – спросила стюардесса. – Вдруг, новость такая волнующая, что нужно успокоительное? Или, может, воды? Сока? – Да, пожалуй сока… апельсинового, – выдохнул Котя. Едва стюардесса отошла, он вперился в Нику взглядом и спросил, как ему показалось, сурово и требовательно: – Что же за новость ты… или как вас теперь называть… для меня приготовила? – Откиньтесь на спинку кресла, – с обезоруживающей улыбкой посоветовала Ника. |
