— Все, стоп. У меня уже голова болит, — вдруг скривился Григорий, махнув руками перед собой. — Ни черта не понятно, и вообще, я не разбираюсь в этом. Я собирал информацию о радиоактивных авариях, кое-что знаю последствиях. Пишу статьи, могу быть незаметным… Но в самих реакторах, извольте. Все эти процессы не для меня.

— Ну, ясно. И когда ты только успел все это проанализировать?!

— У меня было много времени подумать над этим.

— Слушай, я еще с того момента, как ты мне обо все рассказал, хотел спросить — откуда ты вообще столько знаешь о советских реакторах? — поинтересовался Виктор. — Такого в библиотеке не найдешь. Это ж государственная тайна.

— Не такая уж и тайна. У меня отец на станции работает, — пояснил я. — И у многих одноклассников тоже. Как-то ко мне в руки книга потрепанная попалась, так там все для чайников было расписано. Да и вообще, я так-то готовился к институту, хотел идти учиться на физика-атомщика. Но тут что-то пошло не так и меня в армию загребли… Ну и вот.

Виктор усмехнулся, затем снова склонился над картой.

— Хорошо, допустим мы остановим эксперимент. Что это даст?

— Не возникнет аварийной ситуации.

— Но ведь Клык не дурак — потянет за ниточки и проведет его позже. В любой другой день, месяц. И вообще, с чего ты взял, что диверсия будет именно в ночь с двадцать пятого, на двадцать шестое?

Я молча вытащил конверт, который забрал у куратора. Вытащил оттуда клочок бумаги и показал его остальным. Я сделал его сам, выдавая за оригинал.

— Это было в конверте, который был адресован Клыку, — максимально убедительно заявил я. — Здесь черным по белому написано, что Клыку предписано изменить план и провести аварию раньше. Изначальный план как раз и был определен на эти дни. Об этом вскользь упомянул покойный куратор.

— Оп-па… — протянул Виктор. — Но так как инженер «КИП» Донченко неожиданно помер, а куратора вы перехватили раньше, получается, конверт не попал к Клыку? И он не знает о смене позиций?

— Верно. План остался прежним. То есть, ночь с двадцать пятого, на двадцать шестое.

— Ну, это хорошо. И сколько времени нам нужно будет там провести?

— Если прибудем на энергоблок к десяти вечера, то думаю, уже к трем-четырем часам утра, все будет ясно. Если все сделаем как надо, то можно уходить тем же путем, каким пришли сюда.

— А если нет? Если они все-таки проведут этот чертов эксперимент и авария произойдет?

— Тогда в любом случае нужно уходить. Вам охота попасть под выброс радиации? И кстати, бежать как можно дальше, — встрял Григорий. — Я видел старые фотографии, радиация и лучевая болезнь способны творить ужасные вещи.

Я даже содрогнулся. Помню, как читал в интернете письма жены пожарного из Чернобыля — там женщина подробно описывала весь процесс, как ухаживала за умирающим мужем. Эти жуткие, трогательные строки, пробирающие до самых костей, написаны языком полным страданий… Читать их спокойно просто невозможно. Даже мне, сорокавосьмилетнему мужику было не по себе. А сентиментальным и впечатлительным женщинам такое читать вообще противопоказано.

— У нас есть модифицированный дозиметр. Будем периодически замерять фон. По реакции персонала будет понятно, что и где происходит.

— Хорошо. Ну а что делать, если на станции мы наткнемся на Клыка или его людей? Они же не знают, что мы осведомлены о готовящейся диверсии. Догадываться могут, но в остальном…

— Я поговорил со своим человеком, они максимально усилят бдительность, — напомнил я.