Затем, не сбавляя энтузиазма и задора, раскинув руки в стороны, будто собирался обнять нас обоих, он принялся пузом, наличие которого даже и не заподозришь, подталкивать меня к Иосифу, а Иосифа к той самой маленькой двери, которая вела в мастерскую.

– Миша, и шо енто творится? Я не заказывал никаких концертов. Зачем мене такое представление? – Бедняга портной, который явно не рассчитывал сегодняшний день украсить столь замечательными личностями, как я и Гольдман, пытался даже сопротивляться.

В итоге, мы все трое напоминали здоровенных селедок, упакованных в одну банку. Причем, селедок, явно не готовых к столь близкому соседству. Потому как Гольдман крайне активно прижимался ко мне, а я, не имея возможности от него избавиться, руки у Миши оказались слишком длинными, пузо слишком сильным, прижимался к портному. Пузо, кстати, особенно удивило. Гольдман высокий и вытянутый. Откуда ему взяться, пузу?

Портной со своей стороны тоже старательно толкал меня к выходу, а соответственно, не только меня, но и прижимающегося ко мне Мишу.

Однако, скажем честно, перевес был на стороне Гольдмана. В итоге, буквально через несколько минут мы все-таки оказались в мастерской. Настырный Миша добился своего. Затолкал нас внутрь комнаты, скрытой от посторонних глаз.

Едва только дверь за нами захлопнулась, Гольдман тут же прекратил кривляться и отошел в сторону. Причём сделал это так резко, что мы с портным, продолжая сопротивляться напору, который внезапно исчез, чуть не завалились на стол, являющийся, видимо, рабочим местом.

– Миша, шо ты исполняешь? – Иосиф с возмущением уставился на Гольдмана. Потом тут же, вспомнив об еще одном участнике мероприятия, обернулся ко мне. – А вам шо надо, молодой человек? И не делайте мене мозги за тетю Босю. Я не хо́чу ничего об этом знать. Ви, может вообсче проходимец.

– Да какая Бося?! – Гольдман, не дав мне сказать ни слова в ответ, махнул рукой. – Тут так дела повернулися, шо тетя Бося скоро и сама у гроб ляжет и нас тудой тоже определят. И не лупите на меня глаза. Оба. Конечно я знаю, о чем идёт речь. Весь город знает. Наделали шуму…

Гольдман бросил злой взгляд в мою сторону, намекая на конкретного человека, являющегося виновником всей суеты. При этом Миша, видимо, не в состоянии был находиться на одном месте и ничего не делать. Его буквально распирало от бурлившей энергии.

Поэтому он одновременно разговаривал с портным, периодически косился на меня, и заодно прохаживался вдоль самодельного вешала, на котором виднелось несколько мужских костюмов и парочка платьев. Вещи явно были готовы попасть к своим новым владельцам, потому что выглядели отутюженно и нарядно.

Но Гольдмана данный факт не остановил. В процессе разговора он теребил то один костюм, то второй. Такое чувство, будто Миша нервничал и не знал, куда деть свои руки. Между прочим, нервный Гольдман – это заразная фигня. Непроизвольно я тоже начал дергаться. К портному на встречу шёл, так не волновался.

– Йося, ты знаешь меня с малых лет. И ты знаешь, шо Миша Гольдман зазря паниковать не будет. Так вот, Йося, я паникую. Так сильно паникую, шо мене хочется две весчи: либо взять маузер у товарища Сироты и застрелиться, либо взять маузер у товарища Сироты и застрелить тебя. Как одинаково звучит и какой разный итог. Да?

Гольдман пожамкал очередную вещь, красиво висевшую среди остальных готовых заказов, посмотрел на замятины, оставшиеся на ткани, а затем повернулся к портному, уставившись на него спокойным взглядом. Этот взгляд точно не соответствовал только что озвученным Мишей словам. Я даже подумал, насчёт маузера это какая-то очередная тупая шутка.