Герберт Уэллс. Наземные броненосцы
§ 1
Молодой лейтенант лежал бок о бок с военным корреспондентом и разглядывал в бинокль безмятежно тихую вражескую передовую. — Пока, — наконец сказал он, — я смог разглядеть лишь одного. — И что же он делает? — спросил военный корреспондент. — Смотрит на нас в бинокль, — ответил молодой офицер. — И что, это называется война? — Нет. Это Блох. — Пат? — Нет! Если они не побеждают — проигрывают. Затяжка дела приносит победу нам. Журналист ушёл от полемики. Ему опротивели многодневные разговоры о политической ситуации. Он вытянулся на земле, зевнул и сказал: — Ааааа, пусть и так. Фьють! — Что это? — Выстрелили по нам. Корреспондент сполз пониже. — И никто не ответил. — Не удивлюсь, если там думают, что все мы заскучали и разошлись по домам. Репортёр не ответил. — Тем более что время жатвы… Они стояли тут уже месяц. Вслед за объявлением войны, после первых, быстрых движений, дело шло всё медленнее, пока ход событий вовсе не застопорился. Поначалу сражение чуть ли ни неслось вперёд; агрессор перешёл границу и пошёл в общее наступление на столицу полудюжиной параллельных колонн, прикрытых передовой завесой мотоциклистов и кавалерии. Обороняющиеся выпустили конницу; подвижные силы тормозили агрессора, язвили его, вынуждали развёртываться, заходили во фланг и били каждый раз с новой позиции в отлично отработанном стиле боя; так прошли несколько первых дней, пока, однажды — БАМ! — конница не ударилась о подготовленную линию обороны. Надежды и расчёты на изнурение врага не сбылись. Только что он шёл вперёд с явным намерением наступать и впредь, колонны двигались, разведчики искали орудийные позиции и вот, в одночасье, агрессор встал безо всяких намерений к дальнейшей атаке и принялся копать траншеи — так, как если бы желал остаться на позициях до скончания времён. Он вдруг сделался неподвижен и неимоверно, неожиданно осторожен; прикрыл конвои, защитил медлительную пехоту, заранее пресёк любой способ тяжёлого удара. — Но им неизбежно атаковать, — настаивал лейтенант. Неделю назад, военный корреспондент так же настаивал на своём: «Они атакуют на заре — говорил он — и вы не успеете и глазом моргнуть, как окажетесь среди штыкового боя в собственных траншеях». Тогда молодой лейтенант лишь подмигнул. Однажды, на рассвете, в пяти сотнях ярдов перед окопами затеялась десятиминутная, отчаянная пальба в белый свет — пикет, выставленный с расчётом предупредить попытку ночной атаки, беспричинно запаниковал и принялся отчаянно опустошать магазины — тогда корреспондент понял смысл лукавого жеста. — Но что бы вы предприняли на месте врага, — спросил вдруг репортёр. — Если бы остался тем, кто я теперь? — Да. — Захватил бы наши траншеи. — Но как? — Хитростью! Проползти полпути, тёмной ночью, до восхода луны; схватиться с нашими передовыми. Перестрелять тех, кто побежит; добить остальных днём. Изучить каждый клок земли, провести день в норах и подойти ещё ближе следующей ночью. Местность неровная, бугристая; можно выйти на дистанцию броска — это нетрудно. За ночь, за несколько ночей… Для наших ребят это была бы простая игра, они такому научены. … Пушки? Шрапнель не остановит умелого человека. — Но почему бы и противнику не сделать этого? — Беда в том, что их люди недостаточно дикие. |
