Изменить размер шрифта - +
Сказать по правде, они — сборище культурных горожан. Клерки, мастеровые, студенты — цивилизованные люди. Они могут писать, они умеют говорить, творить слова и предметы, но никто, ни разу в жизни не спал в чистом поле; не пил ничего кроме чистейшей воды из фабричных бутылей; никто, со младенчества, не ел реже трёх раз в день. Ещё шесть месяцев назад, половине их кавалеристов не приходилось садиться на коня. Посмотрите — они держаться в седле как велосипедисты! Они дилетанты в игре — и знают это. Наши люди в четырнадцать лет куда как более мужчины. Что-ж, отлично…

Военный корреспондент размышлял, погрузив лицо в ладони.

— То есть благопристойная цивилизация не в силах состязаться с…

Он замолчал, подбирая вежливое слово.

— С теми, кто вырос на природе, — помог лейтенант.

— Точно, — сказал корреспондент. — И прогрессу пришлось остановиться.

— Похоже на то — подтвердил офицер.

— Но прогрессу сопутствует наука, вы меня понимаете. Так появились ружья и пушки; теперь вы их используете.

— Да; и наши прекрасные охотники, скотоводы, наши удалые ковбои и негры-гуртовщики используют всё это в сто раз лучше, чем… Но что там?

— Что такое? — Корреспондент увидел, что собеседник припал к полевому биноклю и вынул свой. — Где? — репортёр водил зрительными стёклами вдоль вражеских линий.

— Ничего — ответил лейтенант, не отрываясь от окуляров.

— Ничего?

Офицер опустил бинокль и пояснил:

— Я что-то заметил в этой рощице. Что-то чёрное. Но опознать не могу.

Журналист с отменным тщанием вгляделся в непонятное.

— Ничего у них для нас нет. — Молодой лейтенант перевернулся на спину, посмотрел в темнеющее вечернее небо и заключил: — И ничего не случится, разве что…

Корреспондент испытующе поглядел на него.

— Разве что у них начнётся желудочная эпидемия, или иная хворь — живут-то без подобающей канализации.

От лагерных палаток протрубил рожок. Военный корреспондент соскользнул к подножию взгорка и встал на ноги. Буум! Звук пришёл издали, слева. «Вот те на!» — воскликнул репортёр, промедлил и вновь полез на взгорок. «Палить в это время совершенно против правил!»

Молодой лейтенант промедлил с ответом, невозмутимо вглядываясь в небо, и снова указал на отдалённую рощу.

 

 

 

 

— Наше тяжёлое орудие. Стреляли по этому.

— По тому, что ничего не значит?

— Как бы то ни было, именно туда.

Мужчины замолчали и снова припали к биноклям. «Уже сумерки» — заключил, наконец, лейтенант. Он поднялся на ноги.

— Я бы немного подождал, — попросил корреспондент.

Лейтенант покачал головой.

— Ничего не увидим.

Он извинился и пошёл назад, к траншее, где его маленький отряд — ловкие, дочерна загорелые солдаты — травили вечерние байки. При виде офицера люди деловито засуетились. Корреспондент поднялся, бросил взгляд назад, на полминуты отвернулся к загадочным деревьям и снова поворотился в сторону лагеря.

Он размышлял: чёрное в рощице, выстрел по миражу — что бы это ни было — из тяжёлого орудия — как примут редактор и читатель эту историю? Занимательно ли для публики?

— Хоть тень интереса за десять дней, — подумал репортёр. — Впрочем, нет. Я напишу другую статью: «Война выдохлась?»

Он оглядел тёмную путаницу траншей — одна над другой, лишь начатые, и грозные, готовые, оборудованные.

Быстрый переход