Таисия воровски оглянулась на дверь и подбежала к стенду. Повернулась к нему спиной и быстро чиркнула фломастером над затылком. Обернулась и разочарованно засопела: ничуть не выросла. Разве что на сантиметр. Опять она самая коротышка, как обидно! Снова будут дразнить Мелкой, мерзкая кличка вместо имени. Инка от нее избавилась, а Таисии не повезло, считай, по наследству кличка досталась — ну почему она не подросла за лето?!

Таисия посмотрела на часы — до звонка почти пятьдесят пять минут — и подошла к окну, рассеянно рассматривая школьный двор, яркие осенние клумбы и распахнутую настежь калитку.

Никого!

Даже учителя не спешили на работу, только два парня‑охранника курили на крыльце, что‑то неслышно обсуждая. Вот они дружно захохотали, и Таисия послушно перевела взгляд на выложенную плиткой дорожку — да, картинка маслом!

Крошечный первоклассник — букет гладиолусов в руках у бабушки с него самого ростом! — буквально тащил к школе упирающихся родителей. Таисия видела, как отец малыша показывал на часы, видимо уверяя сына, что еще рано и они никуда не опаздывают. Молоденькая мама счастливо улыбалась, а бабушка с торжественным лицом шла позади всех, несла цветы и новенький ранец.

Таисия рассмеялась, и вдруг горло перехватило: когда‑то она точно так же пришла первый раз в школу. Гордо шла между мамой и папой, крепко держала их за руки, а взволнованная баба Поля несла розы. Красные‑красные, полураспустившиеся. Таисия и сейчас помнила их свежие тонкие лепестки и нежный сладковатый аромат. Вот только ранец она несла сама, он был за плечами, первый ее ранец с прекрасной голубоволосой Мальвиной на крышке, семилетняя Таисия никому не могла его доверить.

Непрошеные воспоминания все испортили. Таисия вдруг поняла: она так рано пришла сюда именно потому, что мамы с папой больше нет. Раньше она всегда прибегала в школу в последние минуты, даже первого сентября, зато сегодня…

А все ее одноклассники дома!

Все!!!

И Инка Мордюкова, бывшая Мелкая, и Ленка с Наташкой, первые школьные красавицы, и ехидный Витька Крысин, кривоногий и лопоухий, и невозмутимый Федор Федорович с глазами‑незабудками…

Это мамино выражение. Таисия помнила, как восхищалась мама «нежными девичьими очами» на мальчишечьем лице довольно жесткой лепки.

Таисия стояла у окна, не пытаясь вытереть слезы. Школьный двор стал размытым, лица счастливого первоклассника и его родителей превратились в блеклые невнятные пятна, утреннее небо внезапно стало тусклым, слепым, страшным…

Если верить бабе Поле, мама с папой могут видеть ее сейчас, вот такую, в слезах, с распухшим носом, несчастную и никому не нужную.

И пусть! Сами во всем виноваты. Какое они имели право умереть, бросив на произвол судьбы единственную дочь? Таисия не просила о рождении, а они родили ее и оставили одну, ее и старенькую бабу Полю. Теперь она тут не знает, что делать, а мама с папой ТАМ, им хорошо…

Таисия бессильно погрозила небу кулаком и зарыдала взахлеб, не в силах сдерживаться. Противный колючий комок раздирал в клочья ее сердце, ее легкие, ее горло…

Таисия не слышала, как хлопнула входная дверь. Она вздрогнула от неожиданности, когда на плечо легла тяжелая рука, странно горячая, тощее плечико Таисии буквально плавилось под чужой ладонью.

— Эй, ты чего, Мелкая? — растерянно прогудело над ее головой. — Что‑то случилось?

Душу девочки затопила полынная горечь: она еще и опозорилась перед классом, распустила слезы и сопли, как последняя малолетка. Ее и без того за человека не считали, а теперь…

Таисия обернулась. Ей стало совсем плохо, девочка и не думала, что такое возможно: перед ней стоял Федор Федорович, последний человек в мире, перед которым она предстала бы добровольно с распухшим носом и красным зареванным лицом.