— Ты очень счастливая маленькая девочка, — как-то вечером строго сказала тетя Селия, обнаружив Барти на лестнице в слезах. Та плакала и просилась к маме. — Ты должна быть благодарна, а не рыдать тут. Твоя мама очень расстроится, если узнает, что ты так себя ведешь.

Барти была абсолютно уверена: если бы ее мама все знала, она забрала бы ее обратно, хотя у папы нет работы. Но ей так часто говорили: «Ты не должна волновать маму», что она боялась даже слово произнести. Ей просто надо быть храброй и хорошей, и когда-нибудь ей разрешат вернуться домой. Когда-нибудь.

— Я все время удивляюсь, что ты недостаточно тесно связана с ними, — сказал Джаго.

Он сидел у ММ в гостиной, читая субботний номер «Дейли геральд». На первой странице поместили фотографию миссис Панкхёрст и некоторых ее дам, вручавших петицию какому-то политическому деятелю, который довольно безуспешно пытался не замечать их.

— Я и раньше это говорил и, возможно, вновь скажу. Вот ты — хороший пример: преуспевающая деловая женщина, получившая образование, но авторитета нашему обществу не добавляешь. А надо бы.

— Ты действительно говорил это и раньше, а я и раньше отвечала: у меня нет времени, — немного жестко отозвалась ММ.

— Это не оправдание. Представь, миссис Панкхёрст такое заявит. И где вы все тогда будете?

— Ну, мы и так почти нигде.

— Мэг! Я тебе удивляюсь. Может, у вас пока и нет избирательного права, но все серьезно об этом думают. Вспомни ту демонстрацию в июне — сорок тысяч женщин. Все требовали права голоса.

— Да, и я была одной из них.

— Знаю, знаю. Но в твоем случае все как началось, так и закончилось. Думаю, тебе нужно сделать для них что-нибудь еще. Правда.

— Никак не могу понять, — удивилась ММ, — ты-то почему так об этом хлопочешь?

— Потому что это и есть та самая политика, — просто ответил он, — как я ее понимаю. Ущемленные требуют помощи. Требуют прав, которые им необходимы. Женщины ущемлены, ты же понимаешь. К ним относятся как к гражданам второго сорта. Платят им — одни слезы! Мужчины притесняют их на основании какого-то там божественного права. Это абсурд!

— Знаю, что это несправедливо, — согласилась ММ, — но вряд ли в состоянии чем-то помочь, Джаго. Вот я лично. Сам факт, что я работающая женщина, означает, что мне некогда приковывать себя цепями к перилам, бить стекла и всякое такое. Я на деле доказываю свою ценность для общества, а значит, и ценность моего пола.

— Раз так, — вздохнул Джаго, — выходит, в тебе нет чувства солидарности с другими женщинами. Вот все, что я могу сказать. Думаю, что я сам когда-нибудь к ним примкну. На митинг схожу или еще что-нибудь. Только, наверное, не к суфражисткам, а к сторонникам избирательного права. Они более мирные, не такие агрессивные. Может, потому что среди них много мужчин? — засмеялся он.

— Конечно, сходи, — согласилась ММ, — если хочешь.

— Непременно пойду. Я уже много думал об этом. Кстати, а как насчет твоей работы? Может, ты издашь что-нибудь на эту тему? Уже какая-то помощь. Беда в том, что мало тех, кто согласен предоставить женщинам право голоса. Мужчины говорят, что женщины не способны принимать политические решения, что они перестанут выходить замуж и рожать детей, и прочую ерунду. В твоих силах повлиять на их мнение. Ну, хотя бы частично.

— У нас издательство, а не газета, — резко ответила ММ. — Пропаганда — не наше дело. Так мы идем гулять или нет, пока еще не стемнело?

— Не идем, — обиделся Джаго.