Отдельно взятый метеорологичекий пост, даже если он пережил время смуты, особой пользы не принесёт. Показания барометра мы и без него знаем. Для организации полноценной службы стране нужна сеть станций и связь между ними.

На вынужденную посадку мы пошли в Сёндае.

Сильнейший арктический циклон принёс с севера холод и осадки.

Больше четырёх часов наши дирижабли боролись с ветром. Это сопровождалось жуткой болтанкой и неприятными скрипами, почти что скрежетом, доносящимся со всех сторон и вызывающим содрогание гондолы.

Казалось, северный исполин накопил силы за время мягкого начала зимы и решил разом обрушить всю свою мощь за оставшиеся дни уходящего года.

Потом началось обледенение.

Если бы не порывистый ветер, который словно кулаками без устали стучал по дирижаблю, срывая с него целые пласты льда и заставляя дрожать весь корпус, то до Сёндая мы бы не дотянули.

Приземлялись мы спешно и довольно жёстко. Дирижабли с каждой минутой становились всё тяжелее и начали терять манёвренность.

Мы в темпе отстрелили аварийные якоря и все кинулись помогать пилотам. Я тоже побежал на помощь и даже вбил один из стальных клиньев в землю, перехватив освободившуюся кувалду у второго пилота. К вбитому мной клину тут же пристегнули дополнительную расчалку и вскоре в гондоле взвыли лебёдки, до звона вытягивая стальные многожильные пряди тросов и ещё сильнее прижимая наш дирижабль к земле.

– А где гвардейцы? – оглянувшись, я заметил, что все побежали теперь помогать дирижаблю охраны.

– Разоблачаются. Ещё бы пара минут и они пошли бы на десантирование, – ответил мне пилот с этого дирижабля, – Мы чуть ли не брюхом уже скрести начали. Говорил я им, что нельзя в перегрузке идти, так нет же. Втихаря боеприпасы притащили, вояки хреновы. В следующий раз над морем их выкину.

В Сёндае мы проторчали двое суток. До Акиты тут всего ничего, километров под триста, но все дороги идут через горы, а там снега выпало чуть ли не по пояс. Поэтому от идеи про наземное передвижение пришлось отказаться.

Чтобы я не бесился и не бегал по потолку Аю догадалась занять меня чтением книг. Точнее, читала-то она, а я слушал её под кофе с коньяком и впитывал культуру Японии, заодно совершенствуя понимание на слух чужого языка. После того, как Дашка мне мягко заметила, что пить кофе на ночь – это плохо и вредно, я, как всегда, не стал с ней спорить и дальше продолжил пить коньяк уже без кофе, наслаждаясь японской поэзией.

* Поэт Такахаси Мусимаро.

– Это ещё что за хрень? – с большим трудом справился я с переводом, и то, не в полном объёме, но общий смысл понять и уловить смог, – Что это за гора и с чего вдруг там чужих жён пялят?

– «Песня, сложенная в день кагапи при восхождении на гору Цукуба». Так называется это стихотворение, – терпеливо разъяснила мне Аю, – В ней поэт рассказывает о правовых обычаях брачных игрищ на горе Цукуба.

– Молодец. Здорово объяснила. Так, что вопросов ещё больше стало. Тогда расскажи мне, что это за день – кагапи.

– В провинции Хитати процветают кагаи или кагапи – народные брачные игрища. Во время кагапи мужчины и женщины водят обрядовые хороводы вокруг костров, а потом попарно уходят в лес или в поле, где и проводят ночь. В день кагапи существующие брачные узы временно теряют силу, – спокойным учительским тоном разъясняла мне Аю духовное богатство своего народа.

Шипение Дарьи за спиной я предпочёл не услышать. Она какая-то тихая стала после Токио, а вчера ещё и зелёная была. Её больше всех укачало, когда мы сквозь циклон пытались пройти. Если бы не реакция Дарьи, я бы честно вслух высказал всё, что думаю про Японию и про её обычаи, но тут во мне взыграл дух противоречия.