— Чиуауа — достаточно большой город, чтобы мы прожили там целый месяц, никем не обнаруженные.

Это было верно. Основанный двести лет назад город представлял собой оазис, полный роз и окруженный апельсиновыми рощами. Давно миновали времена нищих хижин рудокопов и узких улочек колониальной поры. Нынче город гордился широкими чистыми улицами и водопроводом протяженностью в три мили. Между Чиуауа и Техасом процветала взаимовыгодная торговля, и это способствовало росту и увеличению влияния города. По сравнению с ним Дуранго был не более чем полустанок.

— Кузены будут преследовать нас вплоть до Рио-Гранде, верно? — произнесла Дженни, закрывая глаза.

— На мой взгляд, худшее позади. Когда ты сможешь двинуться дальше — я имею в виду в нормальных условиях, то есть удобно, — мы сядем в поезд до Эль-Пасо, а там переберемся на линию Южной Тихоокеанской дороги. Доедем по ней до Сан-Франциско, там наймем повозку и лошадей и через два дня будем пить кофе на кухне у моей матушки. — Тай сделал паузу и добавил: — Тебе незачем проделывать весь этот путь, Дженни. Мы можем попрощаться в Эль-Пасо.

Дженни фыркнула, но тут же прижала ладонь к животу. Отдышавшись, сказала:

— Ты отлично понимаешь, что я проделаю путь до конца. И не попрощаюсь до тех пор, пока не передам ребенка с рук на руки твоему благословенному братцу. Кроме того, в Эль-Пасо мне вообще нечего делать.

— Хорошо, — ответил Тай, и глаза его казались особенно светлыми и пристальными в свете раннего утра.

Хорошо? Это что-то новенькое. Дженни отвернулась было к окну, однако почти тотчас перевела взгляд на ковбоя. Он сидел, широко расставив ноги; одна рука лежала на спине Грасиелы, большой палец второй он засунул за пояс. Щеки и подбородок покрыты темной щетиной. Отросшие бакенбарды делали черты лица более резкими, а общее выражение угрожающим. Внутри у Дженни что-то сжалось при воспоминании о его поцелуе. О Боже, как она может испытывать вожделение — голодная, слабая, раненая?

Должно быть, от поцелуев — настоящих поцелуев! — что-то сдвинулось у нее в мозгу. Весь вчерашний день единственное, о чем она могла думать, были эти неистовые поцелуи при луне, и первое, о чем она подумала теперь, оказались они же. Всю свою жизнь она только смеялась над всякими бреднями о лунном свете, нежностях и поцелуях. Но это было до, а сейчас наступило после.

Дженни облизнула губы и увидела, как у Тая сжались челюсти.

— Ладно, — сказала она. — Не могу удержаться. Почему ты сказал «хорошо», когда я ответила, что останусь до конца?

Он буквально пожирал ее глазами, переводя взгляд с лица на шею и обратно.

— Потому что я не готов отпустить тебя, — хрипло выговорил он. — У нас с тобой есть неоконченное дело.

Легкая дрожь страха и предвкушения пробежала у Дженни по спине. Она смотрела на Тая, прикусив нижнюю губу и стараясь, чтобы дыхание было ровным.

Она вдруг поняла, что это произойдет. Между нею и Таем. Не имеет значения, что в ее памяти секс остался как трехминутная сухая боль и последовавшее за этим разочарование. Не имеет значения, что она до смерти боится забеременеть. Она встретила взгляд Тая, и сердце ухнуло куда-то в пустоту. Заполнение этой пустоты зависит от него, и оба они будут сходить с ума, пока это не произойдет. Оно неизбежно, потому что между ними молнией проносится желание по каким-то невидимым путям. И если они не отдадутся желанию, молния испепелит обоих.

— Я голодна, — сказала Грасиела, садясь и протирая кулачками глаза.

Из окна их номера в отеле были видны два шпиля церкви снятого Франциска, поднимающиеся над городскими, крышами. Широкая улица внизу была обсажена с обеих сторон апельсиновыми деревьями.