Миссис Грин поставила кружку на стол и в голос разрыдалась.

— Бедная наша девочка… Значит не сама… Жить хотела…

Томас обнял жену, успокаивающе поглаживая по голове.

— А ведь приходила к нам тогда в дом эта Браун. Допрашивала. И как только совести хватило, — немного успокоившись, заметила Марта.

— Жажда власти — страшная сила, — меланхолично заметила Тамара.

И тут же поморщилась от тоскливого бормотания сущности:

«Ты даже не представляешь насколько. Разрушительная и ослепляющая сила».

Где-то на задворках сознания мелькнули какие-то неясные эмоции. Сожаление. Чувство вины, которое как похмелье захлестывало после безумной и искусственной эйфории.

— И что теперь? — Тамара вздрогнула от звука хриплого после слез голоса Марты. — Что ты теперь будешь делать? Домой поедешь?

Девушка неопределенно пожала плечами и, обняв кружку руками, сделала небольшой глоток бодрящего напитка. Если бы она сама знала ответ на этот вопрос? Как быстро все перевернулось с ног на голову. Она сама изменилась. Как теперь научиться жить в этом, казалось бы, таком знакомом мире по новым правилам?

— Я вчера уехать хотела. Даже билеты на самолет обменяла. На завтра…

Марта протянула руку и крепко сжала Тамарину ладонь.

— Все уже закончилось и самое страшное позади. Иди отдохни. Все уляжется, а после и решишь ехать или нет.

Томка, отчего-то чувствуя себя не в своей тарелке, мягко высвободила ладонь. И не объяснишь, что самое страшное, возможно, только начинается, потому что только сущность, вцепившаяся своими призрачными щупальцами намертво, знает, что ждет их обоих завтра.

— Спасибо, миссис Грин, — тихо говорит она так, что ее смятение можно вполне спутать со смущением. — Вы правы. Пойду я. Скоро на занятия.

— Тамара! — воскликнул профессор Грин. — Какие занятия? Тебе нужно отдохнуть и прийти в себя.

Меньше всего девушке хотелось оставаться в этом доме одной наедине с собственными мыслями. Хотя отчего же наедине? С Ларой! Но не сообщать же об этом чете Грин, которые с таким неподдельным участием смотрели на нее. Поэтому вздохнув, Тамара пошла в их с Олей комнату, в душе надеясь, что та спит. Объясняться с подругой хотелось меньше всего. Девушка понимала, что это с ее стороны проявление малодушия, но ничего не могла поделать с детским желанием сбежать от разговора.

Тихонько, стараясь не шуметь, она вошла в спальню и бросила взгляд на кровать Оли. Та мирно посапывала. Вот и славно.

Быстро раздевшись, она направилась в ванну. Ополоснув лицо холодной водой, внимательно посмотрела в зеркало, придирчиво осматривая себя. Лицо было бледным, но не осунувшимся. Кожа казалась какой-то неестественной, слишком гладкой, без единого изъяна. Глаза, слегка затуманенные темной поволокой стали гораздо выразительнее. Губы приобрели яркий сочный цвет. Они манили и притягивали взгляд. Золотистые корни отрасли еще сильнее.

— Блин, — невольно вырвалось у Тамары. — Перекраситься, что ли?

Пока она задумчиво рассматривала волосы, в дверь ванной осторожно поскреблись.

— Тома? Открой, пожалуйста, — раздался за дверью тихий голос подруги.

— Не заперто, — ответила она оборачиваясь.

Оля вошла, понуро опустив голову. Виноватый взгляд из-под копны рыжих кудрей и тихое:

— Том, прости меня дуру.

— За что? — удивилась Тамара. — Ты ничего не сделала.

Подруга болезненно поморщилась.

— Вот именно ничего не сделала, чтобы тебе помочь. Прости, пожалуйста!

Она подняла на нее свои расстроенные глаза и заревела.