Но газетчики неправильно истолковали происходящее. На самом деле доктор Бек разыскивался как свидетель, а не как преступник. Его ни в чем не подозревали, ты все это время был уверен, что Бек никакого убийства не совершал, ты просто знал, что он одним из последних разговаривал с Ребеккой, и хотел поговорить с ним по этому поводу.
– Не пройдет.
– Еще как пройдет! Может быть, не гладко, может быть, со скрипом, и все же проскочит. Я помогу. Я должна тебе, потому что мой клиент пустился в бега. Поэтому я, известный противник окружной прокуратуры, поддержу твое заявление. Наплету журналистам, как мы с тобой сотрудничаем, как ты делал все возможное, чтобы права моего клиента были соблюдены, как искренне мы с доктором Беком помогаем и будем помогать тебе в расследовании.
Фейн молчал.
– Как я уже сказала, Лэнс, я могу либо вытащить тебя, либо утопить.
– А что взамен?
– Ты снимаешь обвинение в нападении на полицейского и сопротивлении при аресте.
– Невозможно.
Эстер широким жестом указала на дверь:
– Тогда пока. С удовольствием увижу тебя на страницах скандальной хроники.
Плечи Фейна едва заметно дрогнули.
– Если я соглашусь, твой Бек будет с нами сотрудничать? Согласится ответить на все вопросы?
– Ради Бога, Лэнс, не торгуйся. Не в том ты положении. Я предлагаю сделку – ты либо принимаешь мои условия, либо имеешь дело с прессой. Выбор за тобой. Время пошло. Тик-так! – Эстер покачала туда-сюда указательным пальцем.
Фейн посмотрел на Димонте. Тот яростно жевал зубочистку. Крински положил телефонную трубку и кивнул Фейну. Фейн, в свою очередь, кивнул Кримштейн.
– Давай обговорим детали.
38
Я проснулся, поднял голову и едва не закричал.
Казалось, все мышцы сорваны напрочь, тело болело в таких местах, о существовании которых я и не подозревал. Я хотел соскочить с кровати. Мысль оказалась дурацкой. Невероятно дурацкой. «Не торопись!» – вот девиз сегодняшнего утра.
Больше всего досталось ногам. Неудивительно: несмотря на мое вчерашнее бегство, я отнюдь не спортсмен. Попытаюсь перекатиться на бок… Точки, на которые давил вчера таинственный азиат, заныли так, будто там содрали свежие швы. Сейчас бы проглотить пару таблеток обезболивающего, да нельзя – мне нужна свежая голова.
Я посмотрел на часы. Шесть утра. Пора звонить Кримштейн. Она ответила сразу же.
– Все в порядке. Вы свободны.
Я почувствовал лишь слабое облегчение.
– Что собираетесь делать? – спросила Эстер.
Интересный вопрос.
– Пока не знаю.
– Подождите секундочку.
Я услышал в отдалении еще один голос.
– Вас просит Шона.
В трубке зашуршало, потом послышался голос Шоны:
– Нам надо встретиться.
Хотя Шона никогда не страдала излишней сентиментальностью и было бы глупо дожидаться от нее любезностей или поздравлений, я удивился тому, как напряженно, а может, даже испуганно она говорила.
– Что случилось?
– Не по телефону.
– Я буду у тебя через час.
– Я не рассказывала Линде об… этом. Ну, ты понял.
– Возможно, сейчас пора, – ответил я.
– Угу, – пробормотала она. Затем с непривычной ласковостью добавила: – Бек, я тебя люблю.
– И я тебя тоже.
Хватаясь за мебель и передвигаясь от предмета к предмету, я наполовину дополз, наполовину доковылял до душа и стоял под упругими струями, пока не кончилась горячая вода. Помогло не очень.
Тириз раздобыл для меня сиреневый спортивный костюм. Я с трудом удержался, чтобы не попросить у него большую золотую медаль. |