– А кто кричал про белого с пистолетом?

– Другие ребята. Просто носились по улице и орали, что кругом бегает белый псих.

– Теоретически я.

– Вот-вот, теоретически, – ухмыльнулся Тириз. – Хорошее, длинное слово.

Я откинул голову на спинку сиденья и почувствовал, как тело придавила невыразимая тяжесть. Брутус ехал в восточную часть города. Возле стадиона «Янки» он пересек голубой мост – никогда не мог запомнить его названия – и въехал в Бронкс. Сначала я сидел скорчившись, чтобы меня не заметили снаружи, потом вспомнил, что стекла тонированные, и посмотрел в окно.

Натуральный ад, как в кино показывают. Знаете эти апокалипсические фильмы о ядерной войне и о том, что после нее останется? Кругом высились руины зданий, одно страшнее другого. Остовы без каких-либо внутренностей.

Мы ехали молча. Я пытался обмозговать случившееся, но голова отказывалась работать. Какая-то ее часть осознавала, что я нахожусь в состоянии, близком к шоку, остальные части отказывались даже думать об этом. Мы проехали еще немного, впечатление разрухи усилилось, казалось, здесь вообще никто никогда не жил. До клиники было всего-навсего километра три, а я в принципе не понимал, где мы находимся. Наверное, все еще в Бронксе, где-нибудь в южной части.

Порванные шины и рваные матрасы валялись прямо на середине дороги. Огромные кучи цемента возвышались в зеленой траве. По обочинам стояли полностью «раздетые» автомобили.

– Небось и не бывали здесь, док? – прищелкнул языком Тириз.

Я не ответил.

Брутус затормозил возле одного из полуразрушенных зданий. Я заметил даже какое-то подобие ограды в виде провисшей цепочки. Окна были забиты фанерой, на фанерной же двери болтался листок бумаги – видимо, постановление о сносе. Дверь отворилась, показался человек. Он поднял обе руки, загораживаясь от солнца, как граф Дракула, и заковылял к нам.

Мой мир разваливался на куски.

– Выходим, – объявил Тириз.

Брутус вылез первым и открыл мне дверь. Я поблагодарил его, он стоически молчал. Лицо Брутуса напоминало лица деревянных индейцев из табачных лавок, я не мог – да и не хотел – представить его улыбающимся.

Справа цепь была порвана, мы прошли туда. К нам подковылял человек из дома, Брутус напрягся, но Тириз жестом успокоил его. Он тепло поздоровался с обитателем дома, они обменялись рукопожатием и разошлись.

– Заходите, – сказал мне Тириз.

Я нырнул в дом, по-прежнему ничего не соображая. Сначала я почувствовал вонь: кислую – мочи и ни с чем не сравнимую – человеческих фекалий. Что-то горело – знакомое, но точно не вспомнить я не сумел. А запах пота, казалось, сочился из самих стен. Было и еще что-то, аромат не смерти, но предсмертной агонии. Какой-то гангрены, словно здесь некто, уже разлагаясь, все еще продолжал жить.

В жаркой духоте, как в печи, валялись прямо на полу, может, полсотни, а может, и сотня человек, будто бревна. Было очень темно, казалось, в доме нет ни электричества, ни водопровода, ни хоть какой-нибудь мебели. Окна заколочены, только кое-где прорывались сквозь щели похожие на лезвия лучи солнца. В их свете можно было разглядеть лишь неясные силуэты и тени.

Я вдруг понял, что никогда не задумывался о том, как принимают наркотики. В клинике я получал уже готовый результат и ни разу не заинтересовался процессом. Сам-то я больше нажимал на алкоголь. Правда, сейчас даже я, при всей своей наивности, догадался, что нахожусь в наркопритоне.

– Туда, – махнул мне Тириз.

Брутус прокладывал нам дорогу между лежащими, а они расступались под его ногами, как море перед Моисеем. Я шел за Тиризом. Кругом вспыхивали огоньки трубок. Картина напомнила мне давнишний поход в цирк «Барнум и Бэйли», где точно так же мерцали во тьме крохотные лампочки.