– Я вернусь через минуту, – сказал Марчмонт.

Он вышел из гардеробной, пересёк спальню к смежной двери и вошёл внутрь.

Он застал свою жену купающейся, лицом она уткнулась в руку, лежавшую на полотенцах, разложенных вдоль ванны. Она плакала.

– О, Зоя, – сказал герцог.

Она так была поглощена своим горем, что не заметила, как он подошёл – ещё один дурной знак. Она теряет старые навыки. Ей все равно. Её ранило слишком сильно, чтобы переживать об этом. Она его любит и хочет быть хорошей женой. Она знала, что Люсьен только хочет её защитить – но она не могла перенести, чтобы стены снова сомкнулись вокруг неё, так скоро.

Зоя вытерла глаза и посмотрела вверх, на него.

– Извини меня, – сказала она. – Я знаю, что безумно реагировать таким образом, но я ничего не могу с собой поделать.

Марчмонт просто нагнулся и вынул её из ванны. Он схватил полотенце и завернул её, а потом обнял и прижал к себе.

– Ты – это всё, что у меня осталось, – произнёс он. – Всё, что у меня есть.

Голос его был хриплым и прерывистым.

– Люсьен, – сказала она, прижимаясь лицом к его груди.

– Ты это всё, что у меня осталось, Зоя, – говорил он. – Они все умерли, все, кого я любил когда-либо. Ушли навсегда. И ты тоже, как я думал. Но ты не умерла. Ты вернулась из мёртвых, и если я тебя потеряю, то не знаю, что я буду делать.

Она крепко обнимала его, так крепко, как только могла.

Его родители. Брат. Умерли.

У него была её семья, но это не то же самое.

Все, кого я когда-либо любил.

И ты тоже, как я думал.

Она была одной из тех, кого он любил.

Любил. Он любил её.

Вот так просто.

Её сердце дрогнуло, как это бывало всегда при виде его, когда Люсьен возвращался из школы, чтобы провести с ними лето. Когда он приезжал, мир озарялся светом.

– Люсьен, – нежно сказала Зоя. Она изучала латинский и греческий и знала, что «lux» на латыни означает «свет». Её сердце воспарило, потому что он свет её жизни и был им с первого дня их встречи. – О, Люсьен. Мы оба немного сошли с ума.

– Нет, – прошептал он в её волосы. – Это ты сумасшедшая. Я нахожусь в своём уме.

Он поднял голову, немного отстранился и поглядел вниз на неё:

– Давай извлечём тебя из этого мокрого полотенца.

Марчмонт освободил её от мокрого полотенца и обсушил с помощью другого, перед камином. Он играл роль камеристки, опустившись перед женой на колени. Он поставил себе на бедро её стройную ногу, осторожно вытирая, и Зоя задрожала.

Люсьен посмотрел снизу вверх, и там была она, со своей сливочно-белой кожей, с вкраплениями розового в особых местах и золотым пушком между ногами. Сама цветущая женственность, она взирала на него с чем-то таким в голубых глазах, чему названия он не знал. И как он мог знать, если никогда не заботился о том, чтобы читать женский взгляд?

В её случае ему не нужно было и читать. Возможно, в конце концов, они просто понимали друг друга. Возможно, так было всегда.

Марчмонт провёл рукой от её ступни вверх, по икре к колену, и вдоль бедра к тому холмику, для которого у неё было столько названий.

– Твой Золотой Цветок, – прошептал он, перебирая пушистые завитки, всё ещё влажные от купания. – Твой Дворец Наслаждения.

– Моё Тайное Убежище, – сказала она, запустив пальцы в его волосы. – Моё Спрятанное Сокровище, и мой Трон Любви, и моя Львиная Голова.

– Твоя Львиная Голова? – Люсьен легонько погладил её.

Ласкам Зоя тоже дала имена: Дразнящее Перо, Мягкая Перчатка, Прикосновение Огня.

– О, да, – проговорила она.