Мама зажгла голубую лампу на прикроватном столике. Я отвернулась от яркого света.

— Ты дома уже неделю как, а тебе все еще снятся кошмары, — проговорила мама. — Когда у тебя прием?

— К доктору Шейн? Не помню, — с трудом прошептала я, обеими руками приглаживая волосы. Моя кожа была покрыта испариной. — Тот же самый кошмар. Я была в машине и снова увидела папу.

Мама вздохнула. В резком свете лампы она вдруг показалась мне ужасно постаревшей.

— Доктор Шейн говорит, что всему свое время.

— Но мам, мне не становится лучше. Я повсюду вижу папу и Морти. — Я села на постели. Простыни тоже промокли от пота. Я содрогнулась. — Кошмары и галлюцинации. Я больна на всю голову.

— Ты же знаешь, что это не так. Ты знаешь, что это не навсегда. Уверена, что со временем…

— Мама, я правда считаю, что мне станет лучше, если я вернусь в школу.

Мама опять вздохнула.

— Сейчас четыре утра. Я знаю, что у тебя выдалась страшная ночь. Ты точно хочешь снова обсуждать это сейчас?

— Ничего я не хочу обсуждать, — проворчала я. — Я просто хочу вернуться в школу. Я… я до сих пор не виделась ни с кем из друзей. А все потому, что ты твердишь, будто я еще не готова.

— Это не я, — отрезала мама. — Это доктор Шейн. А она опытный психиатр.

— Ну мам…

— Я думаю, к ее советам нужно прислушиваться, ты так не считаешь? Понимаю, как тебе тяжко. Но ей кажется, что тебе нужно перебороть свое горе, свое чувство вины, прежде чем ты сможешь вернуться к нормальной жизни.

— Надо же. Какая сложная фраза, мама. Весь день репетировала?

Она отступила на шаг. Я видела, что больно ее задела. Я не хотела говорить так зло и язвительно.

Откуда это во мне?

Возможно, доктор Шейн была права. Возможно, я еще не готова к общению с людьми.

Положусь на ее мнение, решила я. Она так замечательно все разъясняла. Буду делать все, что она сочтет верным.

— Прости, мама, — выпалила я. — Я не хотела…

— Давай снова ляжем спать, — прервала она.

На следующий день — серый, пасмурный день субботы — в небе собрались тяжелые грозовые тучи. Мир за окном гостиной был угрюмо-сер, полностью соответствуя моему настроению.

За завтраком мама сказала, что ничего не имеет против, если заглянет Нейт, и после одиннадцати он действительно заглянул. Я приветствовала его неуклюжим объятием. Он явно нервничал.

— Привет, — сказал он. — Хорошо выглядишь.

— Врун. — От недосыпа у меня под глазами темнели круги. Вдобавок, я скинула фунтов десять. Совершенно не было аппетита.

Мы уселись в невысокие кожаные кресла друг против друга. Он не сводил с меня глаз, словно видел впервые. И постукивал носком правой ноги, тем самым выдавая нервозность.

Мы переписывались и общались по скайпу, но находиться вместе в одной комнате было совсем другое дело. Разумеется, я была рада его видеть. Но начать разговор было трудно. Как будто кто-то возвел между нами высокий забор, и через этот забор мы пытались общаться.

— Сожалею о твоем отце, — произнес Нейт, устремив взгляд на белый ковер под ногами.

Мне следовало сказать «спасибо» или, хотя бы, кивнув, промолчать. Но я испытала прилив злости.

— Я не могу об этом говорить, — произнесла я срывающимся голосом. — Мой папа умер, и это целиком и полностью моя вина.

Нейт вздрогнул. Словно я ударила его.

— Прости, — забормотала я.