|
Голую. Чтобы всегда была готова принять его. Готова… захотелось истерически засмеяться. Да, я была готова – драться до последнего, молча, кусая губы и равнодушно глядя в потолок. Драться тем, что не ломаюсь. Ни слова, ни звука, только стоны боли, если терпеть уже совсем невмоготу. Он приходил по нескольку раз в сутки, чтобы издеваться надо мной, рассказывая, как по его приказу истязали Нейла, как тот корчился под жуткими пытками, ненавидя меня, проклиная грязную шлюху за предательство. Расписывал мне, что Верховный консул сделал бы с такой, как я, выпусти он его сейчас на свободу и допусти ко мне. А потом, смакуя мое отчаяние, Алерикс снова меня насиловал. Неизменно одинаковый ритуал. Он не понимал одного: каждый раз, когда я заливалась слезами, представляя себе, что эта тварь делает с моим любимым, я все равно радовалась, что Нейл еще жив. Пусть ненавидит, презирает, считает последней дрянью, но живет. Вот что отличает меня от Деусов, от императора. И этим я не ниже, а выше его, и на каком-то этапе, я думаю, он начал это чувствовать. Когда Алерикс наконец-то понял, что я жду именно этих рассказов, жду хоть слова о пленном, он избил меня до полусмерти, а потом мастурбировал, пока я корчилась голая на полу в агонии. Он так и не кончил, пнул меня носком сапога и ушел. Вернулся ночью и до утра рвал меня на части. Злой, как дьявол, а я радовалась, что его что-то разозлило, я в эти минуты была почти счастлива. Значит, у этой мрази не все идет так, как он хочет.
Каждый день в обед император присылал врача, который заживлял на мне раны, порезы, глубокие укусы, переливал кровь и снова ставил на ноги. Раны, но не шрамы. Проклятый ублюдок оставлял их на мне, как трофеи, приговаривая, что когда-нибудь Нейл увидит каждый из них. – Сука! Хоть раз ты можешь хотя бы не думать о нем, тварь?! Хоть раз! – Ударом по лицу, на котором и так живого места уже не осталось. – Я не буду его пытать сегодня, если ты станешь на колени и добровольно возьмешь у меня в рот. Добровольно, мать твою! Постонешь подо мной, как под ним. – Он бы предпочел корчиться под пытками, но не отдать меня вам. Он никогда бы не позволил такой ценой… – Прервал меня пощечиной, и во рту появился вкус крови: – Я не спросил, чего хочет он! Я спросил, чего хочешь ты! – Схватил пальцами за лицо, сжимая до хруста, до слез, и его холодные синие глаза засветились в полумраке яростью. – Хочешь, чтобы он жил, чтобы не ползал по полу и не блевал своими кишками? – Я хочу, чтобы вы сдохли. Вот чего я хочу. И вы не убьете его без суда, а если и убьете, я все равно не стану вашей. Добровольно – никогда. Сдохну, но не стану. После этого корчилась от боли на полу я, а он уходил и включал мне изображение, на котором его палачи пытали Верховного консула. Моего Нейла. Потому что я предала его. Подставила. Ничтожная, глупая Никто. Но и в этот раз Алерикс не понимал одного – что давал мне силы. Я плакала и вздрагивала каждый раз, когда плетка опускалась на спину Нейла, но я видела и слышала, что он не сломался ни на секунду, и не ломалась сама. Трогала голограмму, когда камера приближалась и показывала мне крупным планом окровавленное лицо Нейла и взгляд, полный ледяной, мрачной, упрямой ненависти. Он ни разу не застонал, не закричал, только скалился и рычал, гремел цепями и скрежетал зубами, а я рассекала воздух сбитыми пальцами и гладила его колючую щеку, понимая, что нам больше никогда не быть вместе. Даже если мы оба выживем. Ни он, ни я не простим мне того, что делал со мной Алерикс. С нами. Мы прокляты. Я проклята с рождения, и это я погубила Нейла, потянула его вниз, в бездну, наделав кучу ошибок. Не будь меня, он бы уже давно свергнул императора и занял его место. Алерикс вернулся к полуночи, когда я спала. Этой ночью он доломал меня окончательно, создав иллюзию, что я в объятиях Нейла, и заставил поверить в это, меняя в моем сознании свой образ, свое ненавистное лицо на лицо любимого, меняя даже голос. |
