Сыщики не любят отвлекаться на женскую болтовню.
Она останавливается в луче лунного света и, улыбаясь, смотрит на меня Ее улыбка превращает мой спинной мозг в майонез. Просто невероятно, как даже самый закаленный мужик может размякнуть от кривляний девчонки.
Раз уж мы остановились, я ее целую. У ее губной помады как раз мои любимые запах и вкус, напоминающие запах и вкус турецких сладостей.
Я беру ее за талию и веду на улицу Жубер.
И вот мы перед домом четырнадцать. Входная дверь открыта. У тротуара припаркована машина префектуры. За рулем сидит молодой парень.
— Полиция, — говорю я. — Как фамилия вашего комиссара?
Шофер смотрит на меня, как на лошадиное дерьмо, потом рассматривает Жизель и пожимает плечами.
— Слушай, приятель, — говорит он, — если у тебя смерзлись мозги, выпей горячего кофейку Говорят, помогает…
Я двумя пальцами берусь за свой клюв, что является у меня признаком нервозности. Согласитесь, что неприятно, когда с тобой разговаривают, как с гнилым фруктом, да еще на глазах прекрасной блондинки.
Мною овладевает желание схватить этого придурка за волосы и, не открывая дверцы, вытащить из машины. Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то разукрасил бы его как бог черепаху.
Показываю ему удостоверение.
— Малыш, — говорю я, — ты явно был молочным братом поросенка, и твоя мамочка ошиблась, когда забирала тебя от кормилицы.
Он молчит. Должно быть, до крови кусает губы.
— Фамилия моего коллеги?
— Старший инспектор Гийом.
Повезло: до войны он работал в моем подчинении.
Поворачиваюсь к Жизель.
— Пошли, отметим мое возвращение в дело.
Дом кипит. Несколько полицейских охраняют вход в квартиру убитого. На лестнице полно народу в пижамах и халатах. Эти болваны рады хотя бы прикоснуться к такому приключению. Каждый высказывает свое мнение. Они не чувствуют даже холода! Некоторые бабы не запахнули свои халаты, чтобы возбудить соседей. Жильцы четырнадцатого дома надолго запомнят эту ночь. Завтра они смогут пересказать увлекательный кровавый детектив всем друзьям и знакомым. При необходимости они кое-что добавят от себя. В кои-то веки в жизни этих лопухов произошло что-то интересное, и такой случай они не упустят. На лестнице пахнет дешевыми духами и заношенными тапочками.
На всех этажах слышится плач мальцов. Матери семейств убежали, забыв дать им соску, и теперь дамам приходится возвращаться, не досмотрев до конца этот увлекательный спектакль.
— Вы куда? — спрашивает ажан, закрывая нам путь растопыренными руками.
— Не играй в дирижера, не утомляйся. — советую я, доставая свое удостоверение.
Фараон отдает мне честь.
— Труп в столовой, — докладывает он.
— Значит, нам остается только сесть за стол.
Парень выглядит совершенно ошарашенным. Мы заходим в квартиру, где ребятишки из службы идентификации жгут магний.
— Какого черта вам здесь нужно? — вопит тип в два метра в высоту и в три метра в ширину.
Я стараюсь увидеть, что творится за этим Эверестом, и замечаю Гийома.
— Эй, Гийом!
Он оборачивается и смотрит в мою сторону, но поскольку спина его подчиненного не прозрачная, он решает обойти его.
Узнав меня, он делает шаг назад. Его рот раскрывается до такой степени, что невольно начинаешь ждать, когда из него выедет поезд.
— Но… — бормочет он. — Но…
В этот момент огромный полицейский присматривается ко мне. Кажется, в этом парне столько же интеллекта, сколько в килограмме солянки. За то время, что его мозги усваивают изображение, переданное сетчаткой, можно успеть вымыть ноги. |