|
И ведь хитрые, сволочи, одного «отморозка» прямо под кнопку «тревожную» посадили, чтобы делишки свои спокойно творить. Смотрю, а девчонки уже чуть не плачут, да они и заплакали бы, коли не испугались бы так. А эти «отморозки» уже глазами рыскают, за кого дальше взяться. Я так прикидываю, что в вагоне мне больше надеяться не на кого, бабки, интеллигенты в очках, остальные все так на волчат затравленно смотрят, от страха трясутся. Я так аккуратненько ключи из кармана достал, в кулак их зажал и оторванной ручкой от пакета обмотал. И бутылочку так незаметно под правую руку ставлю, а в ней еще водочка плещется, жалко-то как. Думаю, долбану кому-нибудь из них бутылкой по башке, и пропадет водочка-то. А тут, на счастье, этот Вася, ну, тот здоровяк, икать начал. И кто-то из волчат, на свою беду, и говорит, че, мол, этот пидор разыкался. Нет, конечно, видели бы они Васю целиком, вряд ли решились бы былинного богатыря будить. Тут двое из них встали в проход вагона, на меня смотрят и так спокойненько ножички из карманов вынимают. Что мне оставалось делать? Я ногой так Васю тихонечко пихаю и спрашиваю: «Еще выпьешь?» Он проснулся, как ждал, я ему всю бутылку отдаю и ненавязчиво так намекаю, мол, эти вот козлы тебя пидором обозвали. Видел бы ты, что тут началось. Вася этот едва водкой не поперхнулся: «Меня, пидором?! Кто?! Убью!» — вскочил, тех двоих в проходе смел, как и не заметил, и на остальных. А кулаки у него, ну вот как тебе сказать, попробуй обхватить рукой трехлитровую банку, что-то типа этого получится. Волчата-то мигом смекнули, что к чему, с места вскочили и в тамбур. А Вася за ними. Хвать одного за шиворот, одна куртка в руках осталась, он снова его хватает, один свитер в руках. Короче, гнал он их три вагона, пока на следующей станции двери не открыли.
— А ты? — А что я. Я сразу за тем, что плейер у девчушки отобрал и сумочку. Это же статья чистая, а остальных-то за что привлекать, они-то пока ничего не сделали, разве что Василия в устной форме оскорбили. Так вот, догнал я этого «отморозка», скрутил его и в тамбуре сложил до прихода милиции, он даже обгадился со страху. Ой, и воняло же от него, слезу ведь, гаденыш, пустил, про маму больную рассказывал. А у самого в карманах и финка, и кастет. Вот такая история, я тогда поутру как проснулся, Люську под мышку, сначала в баню, потом в церковь, самую дорогую свечку поставил за счастливое избавление и еще одну за здравие раба божьего Василия. — А в баню-то зачем? — Да чтоб погрешить перед причастием, мы ведь с Люськой в грехе жили… Эх, в баню бы сейчас. Как смекаешь, капитан, долго нас здесь мариновать будут, и вообще че нам светит? — спросил Юдин, протягивая Васинцову бычок. — Хрен его знает, — пожал плечами Васинцов, жадно делая последнюю затяжку и выглядывая в окошко их «дачи» с большой цифрой 14 на стене. Мороз спал, окно оттаяло, и он разглядел утыканную мигалками черную «Волгу», въезжающую к воротам. — Ого! Кажется, начальство приехало. Может, нам наконец объяснят, что к чему. Действительно, их положение было двусмысленным. С одной стороны, их не объявили арестованными или задержанными, с другой — забрали все оружие, даже личные ножи и предложили не покидать территории этой базы отдыха, обнесенной тремя рядами колючей проволоки. А потом намекнули, что и из дачи им выходить без особой надобности нежелательно. Черт-те что творится, хорошо хоть кормят вовремя. А вот с куревом беда, сегодня последнюю пачку «придавили». И ни магазинов, ни «комков» поблизости не наблюдается. Юдин молодец, спер во время последней «беседы» у очкастого следака полпачки «Веги». Говно, конечно, сигареты, но на безрыбье и рак свистнет… На беседы их вызывали дважды в день, предлагали подробно описать ту памятную ночь и события, ей предшествовавшие. |
