Я правильно рассудил, что Витька не дурак и ночью в штаб не полезет, а заляжет где-нибудь рядом, и когда утром выйдет Модаев, убьёт его одиночным выстрелом. Как снайпер Аиду, так и он этого гада. То, что Виктору уже давно наплевать на собственную жизнь, я понял. Но не хочется терять друга. По Модаеву давно верёвка плачет, но не стоит ради этого самому лезть в петлю.

Часть девятнадцатая

Сбоку от школы стоял полуразрушенный дом. На мокрой земле отчётливо были видны следы ботинок. Лишь бы он растяжек не наставил! Я аккуратно наступал, подсвечивая себе фонариком.

— Витя, ты здесь? — окликнул я темноту.

— Уходи, Олег, я должен это сделать, — глухо отозвался Виктор.

— Убить Модаева — дело хорошее. А вот дальше что? Гуд бай, Америка?

— Мне всё равно. Если бы не он, то Аида была бы жива, и мой ребёнок тоже был бы жив. Я его убью. Уходи. Я решил так. Останешься — я могу и тебя с собой прихватить.

— Убьёшь меня?

— Может и так получиться — уходи, — в темноте сухо щёлкнул предохранитель автомата.

— Хорошо, но давай напоследок выпьем по глотку конька, покурим, до рассвета ещё далеко, спешить некуда. Я поднимаюсь. Не стреляй!

— Хорошо, — голос из темноты.

Я поднимаюсь по лестнице, свечу под ноги.

— Здесь, — слышу сверху.

Наверху стоит Виктор, без оружия. Последней пары ступенек нет, он протянул мне руку, чтобы забраться. Фонарик перекладываю в левую руку, в ней же за цевьё держу автомат. Протягиваю правую руку, резко дёргаю Витьку на себя, при этом основанием рожка бью в солнечное сплетение. Чтобы было поэффективнее — добавляю бедром. Под весом Виктора летим вниз. Кубарем, то он вверху, то я. Но я-то был готов падению, а он — нет.

"Главное, чтобы Витька шею не сломал!" — мелькает в голове мысль. Упали, автомат в сторону, живой, не живой, потом разберёмся, срываю я себя ремень, вяжу ему руки за спиной "цыганским узлом". А вот теперь и посмотрим, чем сможем ему помочь. Рывком переворачиваю его на спину. И тут же получаю удар в грудь ботинком.

— Ты сука, Олег! — слышу я голос Виктора.

Встали на ноги, кружим вокруг друг друга. Он дёргает руками. Ничего. Узел проверенный, он только крепче от этого будет.

Резко делаю обманное движение правой ногой, топаю, как будто хочу зайти к нему за спину, он делает шаг влево и открывает живот. Я бью со всей мочи ботинком. Он захлёбывается в кашле, падает на колени. Подскакиваю и бью рукой в основание черепа. Виктор кулём падает на пол, лицом вниз.

Подхожу. Дышит. Ну и хорошо. Взваливаю его на плечо, свой автомат в левую руку, фонарь в карман, Витькин ствол потом заберём.

Выхожу на улицу. Через квартал встречаю Сашку, Володю, Ахмеда. Вели.

— Что с ним?

— Пришлось вырубить, а то бы глупостей натворил, — поясняю я.

Отдаю ношу мужикам, сам растираю ушибленную грудь. Больно же он меня приложил! У, гад!

Дорогой Витя очухался, и лишь повторял всю время:

— Ну ты и сука, Олег!

Я молчал. Что-либо доказывать ему было бесполезно. Время лечит. Потом ещё «спасибо» скажет.

Притащили Виктора домой, чтобы не наделал глупостей, связали ему ноги, положили на постель. Утром слышим:

— Развяжите.

— Обойдёшься. Остынь маленько.

— Снова чудить будешь?

— Не буду, развяжите. Мне в туалет надо, — голос был хмур.

— Пообещай.

— Обещаю, что без глупостей…

Развязали.