На самом-то деле он всегда шел прямо. Только, поди, попробуй обнаружить этот путь. Папа лжет, лгут святые отцы в Константинополе, лгут муслимские толкователи — и все довольны. Государства поддерживают их всех. Одних больше, одних меньше. Якобы для блага. Но благо это — всего лишь ненужное никому богатство.
— Почему ненужное? — удивился Стефан.
— Голый в этот мир ты приходишь, голый и уходишь. Все нажитое оставляешь здесь. Душа берет с собою только совесть. А бывает ли совесть чиста ото Лжи, попирающей Истину?
Наконец, у Стефана появилась возможность спокойно ознакомиться с книгой о рыцаре Артуре. Вообще-то и раньше он нет-нет, да и листал старые страницы, но толку было мало: ожидая каждый миг какого-то подвоха со стороны окружающих, не больно-то что и откладывалось в голове. Готская рунопись требует внимания и сосредоточенности. А паломник, хотя и не владел способностью читать замечательную книгу, но мог здорово анализировать выявляющиеся намеки и недомолвки. К тому же до самой Хунгарии им было по пути.
3. Стефан в Олонецком крае
День был не торговый, но все равно под крепостными стенами Олонца собралось достаточно много всякого народу. Никто просто так не болтался, у всех были какие-то свои неотложные дела. Около стоявшей наособицу кузницы отец Илейки невольно устроил маленькое представление. Несколько человек: поочередно оба подмастерья, кузнец, потом и сам хозяин разогнутых подков — старались выгнуть прямые полосы, бывшие некогда формою под лошадиные копыта.
Мастеровые люди очень рассердились — их-то сила была общепринятым эталоном человеческой мощи.
— Олле-лукойе, — кипятился кузнец. — Да никто не сможет такое учинить, если уж и мне не удалось.
— Это точно, — посмеивался отец. — Никто. Только парень-малолетка.
— Ты кого слабаком называешь? — насупились оба подмастерья, мышцы у каждого превратились в бугры, готовые разорвать рубаху по всем швам.
— Себя, себя, — примирительно махал руками отец. Он, в который уже раз, сам попытался загнуть непокорные железяки. Перехватывался и так и эдак, пыхтел и напрасно тужился. Лоб покрывала испарина, но дело не делалось. А ведь всегда легче сгибать по старому следу, если до тебя это уже кто-то проделал.
В очередной раз бросив непокорные стальные полосы под ноги, утирал пот рукавом.
— Так что делать-то будем? — спросил кузнец.
— Как чего? — удивился отец. — Снова подковы. Отпусти в горниле, да выгни обратно. У меня лошадь одна, она, так подозреваю, на таких коньках ходить не сможет.
— Погоди, — вдруг раздался голос подходившего к ним человека. Вообще-то это был не просто человек, это был настоящий рыцарь, да, к тому же обладающий отменным слухом. — Дай-ка я попробую.
Говорил он с акцентом, но вполне понятно. Кузнец, повидавший на своем веку множество самого разнообразного народа, безошибочно определил в нем хунгара: языки схожи, но исковерканы по отношению друг к другу практически до неузнаваемости. Этот хунгар старался говорить по-ливонски.
Отец протянул ему одну из поднятых с земли полос.
— Э, — вдруг подал голос один из подмастерьев. — Так неинтересно. Давай биться об заклад.
Ему, вообще-то, никто слова не давал, поэтому, если бы рыцарь зарядил парню с ноги в голову, или кулаком в живот, никто бы не удивился и не возмутился.
— Давай, — внезапно согласился хунгар, усмехнулся и отцепил с пояса маленький острый нож, какой в быту незаменим. Он его протянул ручкой вперед ушлому подмастерье.
Кузнец показал ученику кулак, вздохнул и, сходив в кузню, тоже вытащил маленький клинок. |