Болельщики обрадовались неожиданной интриге. Одни поддерживали Сеньку, другие — его оппонента, даже не зная его имени. Они свистели и хлопали руками, бойцы кружили друг подле друга, не решаясь атаковать. Неожиданно они остановились, и "красавчик" что-то сказал Сеньке. Тот ответил. Слов расслышать было невозможно, а народу хотелось развязки.

Незнакомый парень повел себя странно: он опустил руки. Сенька же наоборот затанцевал рядом, всем своим видом показывая намерение бить. Парень отрицательно замотал головой.

— Бей, Сенька! — прокричали в толпе, и тот ударил. Раз, другой, третий.

Парень закачался на ногах, но драться не стал.

— Вали его!

Сенька прицельно ударил, парень рухнул на лед, кое-как поднялся на колени, но не пополз с поля брани. Наоборот, он, раскачиваясь из стороны в сторону, попытался подняться. И поднялся бы, если бы не еще один выверенный удар.

— Ура! — обрадовался народ. — Сенька снова выиграл!

Все принялись поздравлять друг друга, совсем забыв о победителе.

Сенька сел на лед и закрыл лицо руками. Можно было подумать, что он плачет, но чемпионы-то не плачут! Они просто сидят, пряча глаза, вздрагивают плечами и роняют на лед горькие слезы победы.

Эпилог.

Когда сошел снег, и высохла распутица, Садко ушел в Новгород. Рядом с ним, теряясь от воли, скакал, не решаясь отлучиться далеко, пес Жужа.

В поясном кошельке было сколько-нибудь настоящих медных грошей, в мешке — рыболовные снасти и инструмент, а также драгоценное самодельное кантеле, в перспективе — небольшая клетушка у Буслаевых, о чем договорился хозяин ладожской лавки Василий. Глава семьи погиб, матушка да малолетний сын Васька не могли уследить за хозяйством. Вот Садко и поможет, приложит силу, где то необходимо, обеспечит рыбой с известного своими миражами Ильмень-озера (Ilma — воздух, в переводе, примечание автора).

После кулачного боя на Красную горку он стал известен, но как-то своеобразно. Кто-то считал его тронутым головой, потому что позволил себя избить знаменитому бойцу Сеньке. Кто-то — выдающимся, потому как победить его смог только бесстрашный Сенька. Приходили и музыканты, ругались и оскорбляли, но уже без нанятых русов. Садко в полемику не вступал. Никак не реагировал на нападки и, развернувшись, уходил. За это его ругали еще пуще. Но к забору торговой избы, где до своего ухода парень так и сторожил, иногда приходила ладожская молодежь. Послушать, как ночной порой играет на диковинных "гуслях" замечательный кулачный боец. Своего рода, развлечение, не одобряемое, правда, строгой собакой Жужей.

Тогда на обагренном кровью из расквашенных носов и разбитых губ льду Садко, вдруг, понял, что Сеньке его не победить. Но выигрывать этот поединок ему было не нужно. Ему нужно было другое.

— Я уйду отсюда в Новгорд, — сказал Садко.

— Сначала выйди из этого круга, — ухмыльнулся Сенька. В глубине души он понимал, что справиться с этим незнакомым парнем не сможет. Это злило его и хотелось доказать обратное.

— Я не буду с тобой драться, — проговорил музыкант. — Мне это не нужно.

— Зато мне нужно, — ответил Сенька. — Бейся.

— Нет, я просто уйду.

— Подними руки, мы еще не закончили. Победитель всегда только один.

— Я не уползу на коленях, — ответил Садко. — Теперь это унизительно. Но и драться с тобой не стану.