Когда же Генрих, вопреки советам попов, сначала принял в «лыцари» своего племянника Стефана, который воспитывался у него при дворе, а потом еще пожаловал тому земли на юго-западе Нормандии и обширнейшие угодья — Ланкастер а также Ай в Суффолке, терпение церкви стало иссякать. Рыцарские понятия, как они считали, были рудиментом, даже более того — вредным рудиментом, от которого необходимо было избавляться.

Рыцари, объединенные в Ордена, считали своим предшественником самый древний Орден — госпитальеров. Поэтому у них сохранялись не только похожие обычаи и традиции, но и была общая История. Вот эта самая История и разнилась от той, что трактовалась святыми отцами.

Задачи, поставленные еще на Втором Вселенском соборе, постепенно решались. Для того же, чтобы претворить в жизнь самую главную из них — вопрос о Власти — требовалось изменить саму Историю. Одним росчерком пера это сделать было невозможно, но в Европах само время было союзником. А также целый институт Святой Инквизиции, созданный под благовидным предлогом: борьба за чистоту Веры и смерть всякой нечисти. Первыми, конечно, откликнулись «лыцари».

Ну, а вторыми — те, кто официально и не считались инквизиторами, так — сброд, готовый на все в обмен на обещание сладкой жизни при жизни или, даже сладчайшей жизни после жизни. Они тоже объединялись в группы по интересам, чья стадная сила иногда даже превосходила мощь истинных инквизиторов. А как же иначе: если получение результата не ограничивается никакими способами, то он легче достигается, нежели при использовании только морально допустимых норм.

Где начинается политика, там заканчивается мораль. Исключений не бывает, даже церковных исключений. Чтобы сделаться сильным, чтобы сделаться могучим, чтобы сделаться всевластным, нужна воля, причем воля эта должна быть политической. А также нужна еще одна незначительная вещь — покровительство. Причем оно должно происходить оттуда, где зачастую действуют совсем другие физические законы.

Конечно, благорасположение само по себе не возникает, что-то требуется взамен, и, скорее всего, этот возврат неравноценен. У человека всегда есть выбор, даже если он его не осознает. Вот у Господа — выбора нет. У Господа есть только путь, которым он идет. Иногда случается так, что сопутствовать Ему становится тяжело. Это в первую очередь относится к людям, созданным по подобию господнему. И происходит это вовсе не потому, что кончаются силы, а потому, что находится Самозванец, пытающийся отвратить истину, сбить с пути.

«Только Вера — сокровище, только она спасительна, только поиски Веры считаются оправданием отклонения от истины. Я пытался, но я всего лишь человек, этим я слаб. Но никакие бляхи с «копьем, поражающим яйцо» не способны заменить мне дар Господа каждому человеку — совесть. Этим я и силен».

Дюк Стефан достиг Нормандии. Его рассуждения о слабости и силе не позволили ему, вернувшись из Ливонии, осесть дома, приблизиться к королевскому двору, сходить в очередной крестовый поход, наконец. Поиски легендарного Артура он не бросил, но они снова привели его к Англии, откуда он планировал отправиться к фьордам Норвегии.

Вообще-то Артура, как такового, он уже не искал. Ему вдруг сделался интересен сам поиск, потому что изначальная, рыцарская, идея познания кумира детства рождала вопросы, на которые было крайне затруднительно давать ответы. Нет, конечно, мудрые государственные мужи на любой вопросительный знак всегда выдавали восклицательный, но это было, быть может, достаточно для толпы, или их самих, или их подобных, но Стефану как-то не подходило.

Любимая женщина, которую он себе придумал, почему-то не разделяла его взглядов. Даже больше — она их считала очень вредными. И Стефан не удивился однажды, почувствовав, что идти к ней ему не хочется, что хочется вновь двинуться в путь, пока еще время не обрушило на его плечи тяжкую старость.