СНОВА высвечиваются две Кровати по краям сцены. Перекрестный диалог с присутствием Журналиста.

Феллини в своей палате как бы отвечает на последнюю реплику Журналиста: — Как можно считаться, кто для кого и что сделал в союзе двух любящих?! «Семья» — это понятие не для нас. Узко, тесно. Мы ведь не только муж и жена — это слишком просто. Не маэстро и муза — звучит слишком абстрактно и выспренно. Но и не деловые партнеры — уж очень цинично. У нас особый тип единения. Мы — единый организм. Одна кровеносная система, одно дело, одни мысли, одна боль.

Джульетта: — Одна победа! У меня не было в «Сладкой жизни» даже эпизода. Но я была по–настоящему счастлива — огромный успех во все мире, призы, отличные сборы. Федерико не смущали даже нападки Церкви.

Феллини: — Как–то в Падуе, часа в два ночи, прогуливаясь в одиночестве, я увидел на портале какой–то церкви огромный плакат: «Помолимся за спасение души публично согрешившего Федерико Феллини». И траурная кайма по краю!

Журналист: — «Сладкая жизнь» возмутила католические круги. Как они завелись! Официальный орган Ватикана — газета «Оссерваторе романо» упрекала Феллини в слишком неприкрытом описании пороков общества и беспросветном пессимизме, греховном для католика… В воскресной проповеди уважаемый падре Кауттрокки назвал фильм «тошнотворной пакостью, чредой грязных историй, приемлемых для изложения лишь в суде и то лишь — при закрытых дверях». Представители католической церкви негодовали: требовали запретить фильм, сжечь негативы, отнять у Феллини заграничный паспорт и прочих наказаний для грешника. Знакомая, впрочем, история.

Феллини: — А, пустой звон! Я обратился за поддержкой к моему поклоннику — кардиналу и ему удалось успокоить нападавших.

Журналист: — Было признано, что критика современного католицизма в фильме сочетается с всепрощающей радостью жизни. Причем, «радость жизни преобладает даже в самых недостойных человека и общества проявлениях» Ничего себе формулировочка, а?

Феллини: — Глупости. Все это — суета сует, не имеющая ни ко мне, ни к фильму никакого отношения. Надеюсь, Богу известно, как мне ненавистно всякое морализаторство, тенденциозность. Особенно, во взаимоотношениях с Ним. Полагаю, я естественно религиозен: весь мир, вся жизнь мне кажутся сокровенной тайной. До нее я и пытаюсь докопаться изо всех своих силенок. Всегда. Что бы ни делал.

Журналист: — Про религиозность и тайну ты шепчешь наедине с собой, а на экране волочешь над Римом привязанную к вертолету статую Христа. Веревкой за шею! Как рухлядь на свалку.

Феллини: — Поклонение идолам и сокровенная вера — вещи разные. Ты просто кретин, любезнейший, если не понимаешь таких вещей. Надоел со своим подзуживанием. Честное слово, надоел до чертиков! Сейчас я позову санитаров, и они вышвырнут тебя, Папарацци! (бросает в Журналиста подушки)

Журналист ловит их: — Какая честь называться именем симпатичнейшего персонажа из «Сладкой жизни». Ладно, заключаем перемирие. Поговорим о прекрасном — о НЕЙ. Вы прожили с Джульеттой вместе без малого 50 лет. Пол века — это не шутка. Это потрясает! (берет газету, читает:) «Союз Мазины и Феллини — легенда о любви ХХ века… Федерико Феллини и Джульетта Мазина — одна из самых романтических пар нашего времени… Только у идиотов могут быть сомнения в их чувствах — они так любят друг друга…» И восторги, и трепет, и придыхание… И все–таки… Все–таки, маэстро, народ хочет знать, чем был союз ее кумиров — редким и счастливым любовным единением или взаимовыгодным деловым договором? И перестань юлить.