|
Когда я говорю что-нибудь непонятное, Аманда рассказывает об этом всем в садике: «А вы знаете, что Белла сказала? Опять что-то непонятное!» И все надо мной смеются. Один раз вечером было темно, мы как раз собирались вернуться в садик, и там загорелось два окна, ну я и сказала Аманде, что наш садик похож на дракона с двумя глазами, который сейчас нас съест, а Аманда рассказала об этом всем остальным, и все смеялись. Меня зовут Белла, потому что мама с папой знали какую-то Беллу Чао. Когда я вырасту, обязательно с ней познакомлюсь, иногда мама поет о ней, я очень люблю эту песню, она грустная, но красивая. Мама знает много грустных песен, в одной поется про музыканта, которого похоронили: «И четверо черных сказали, что был он чудным одиночкой». Когда мама пела, Билли ужасно расстроился и спросил ее, как звали этого музыканта, а мама сказала, что его звали Дан Андерссон, и тогда Билли пошел в песочницу и построил там два домика. Мама спросила, кто в них живет, а Билли ответил, что в одном живет Дан Андерссон, а в другом — его приятель, чтобы ему не было одиноко, и мама крепко обняла Билли. Тогда я построила домик еще больше, а сверху положила ракушек, чтобы они в них играли. Меня мама тоже обняла. Мороженщик ушел и унес то красивое платье, мама на Билли совсем не ругалась, а на меня бы обязательно накричала! Наверно, мороженщик умеет колдовать, по-моему, у него есть какой-то волшебный напиток, он сам сказал. Говорит, пойду, напьюсь, чтобы забыться, а мама говорит, иди-иди, а мы выпьем какао и ляжем спать.
«Двое у нее уже есть!»
Не долго думая, я пошел к Шарлотте, только заглянул по дороге в винный магазин и купил бутылку кальвадоса. Шарлотта готовит из него коктейль с кусочками замороженного яблока, корицей и ломтиком лайма. Мне хотелось сидеть на ее уютной террасе, наблюдать, как ночь окутывает город, и потихоньку напиваться, забывая о том, что на свете есть Марианин балкон, уставленный детскими лыжами и колясками. Шарлотта была дома, но казалась какой-то странной. Она сделала нам по коктейлю. После этого Шарлотта обычно стекает в плетеное кресло и кладет красивую стройную ногу таким образом, что платье как бы случайно обнажает ее, — дальнейший ход событий сомнений не оставляет. Если она не делает этого, значит, у нее опасные дни, а у Шарлотты все под контролем, в опасные дни она любовью не занимается: безобразные следы на ирландских льняных простынях, прошедших холодную глажку, ей ни к чему. Вместо этого она косится в окно напротив — на свой кабинет, вздыхая о том, сколько работы ей предстоит, а я понимаю намек, допиваю коктейль, болтаю о том о сем и убираюсь восвояси. Но в тот вечер Шарлотта вела себя необычно. Она встала у меня за спиной и принялась массировать мне затылок и плечи так, что я расслабился и развалился на кресле как тряпичная кукла. Она напевала что-то монотонное, и я впал в полугипнотическое состояние, да и коктейль сделал свое дело, к тому же я выпил не один бокал. Тогда Шарлотта заговорила. Я не помню ее слов, но смысл был в том, что скоро ей стукнет сорок и она всерьез хочет изменить свою жизнь. Не помню, как она сформулировала свою мысль, но в конце концов я понял, что она спрашивает, хочу ли я стать отцом ее ребенка. Я был настолько расслаблен, что у меня непроизвольно вырвалось: «Ни фига себе!», и Шарлотта вздрогнула. Дальше — хуже, я прибавил: «Двое у нее уже есть!» Я поднял голову, болтавшуюся, как пион на тонком стебле, и посмотрел ей в лицо. Она печально улыбнулась мне в мягком свете ароматической свечи, горевшей на сервировочном столике. Я увидел маленькие лучистые морщинки вокруг глаз, которые раньше не замечал. Никогда она не казалась мне такой прекрасной, и я решил сказать ей что-нибудь необыкновенное. Немного подумав, я изрек: — Шарлотта, ты… ты такая прикольная. Просто прик… прик… прикол… — Я сдался, не сумев достойно завершить комплимент. |
