|
Просто она не здесь, не с нами. Стрижется Ингрид коротко; такие стрижки я часто вижу у сорока-пятидесятилетних женщин. Волосы цвета мокрого песка. У нее приветливые глаза. Улыбка милая, но грустная. Во всем городке нет ни одного человека, способного сказать о ней что-то плохое. Зато говорят о том плохом, что с ней случилось. Жизнь Ингрид – настоящая трагедия. Ясно одно: ей страшно не повезло. И из-за этого все заботятся о ней. Она боится выходить из дому. Всякий раз, как она пробует переступить порог, на нее накатывает паническая атака, сжимается грудь, ей трудно дышать. Я видел это собственными глазами, хотя и не знаю всех подробностей. Стараюсь не совать нос в чужие дела, но однажды я видел, как Ингрид усадили в машину скорой помощи и увезли в больницу, когда ей показалось, что она умирает. К счастью, ее опасения не подтвердились. У нее, как говорят, обычный случай агорафобии, как будто для пятидесятилетней женщины обычное дело сидеть в доме и до смерти бояться окружающего мира.
Она вообще никогда не выходит из дому, даже для того, чтобы, например, забрать письма из почтового ящика, полить цветы или выполоть сорняки. В своих гипсокартонных стенах она чувствует себя неплохо, но за пределами этих стен все обстоит наоборот. При этом Ингрид не сумасшедшая. Она примерно так же нормальна, как и все окружающие. – Привет, Алекс, – говорит она. – Здрасте, – отвечаю я. Ингрид одета как и подобает пятидесятилетней женщине: на ней нечто ярко-оранжевое вроде свитера и черные трикотажные брюки. На шее цепочка с медальоном. В ушах серьги-гвоздики. На ногах туфли без каблука. Прежде чем Ингрид закрывает за мной входную дверь, я успеваю быстро оглянуться и увидеть Перл, хотя ее лицо почти заслоняется отражением противоположной стороны улицы. Стеклянная перегородка осложняет восприятие того, что внутри, и того, что снаружи; ничего удивительного, что птицы иногда врезаются в стекло и разбиваются насмерть. И все же сквозь шатер деревьев и в отражении половины мира в стеклянной панели я вижу ее. Перл. Она смотрит в окно, но не на меня. Проследив за взглядом Перл, вижу вывеску на крыльце соседнего дома: «Доктор Джайлс. Дипломированный психолог». На крыльце соседнего дома стоит доктор Джайлс собственной персоной. Брюнет с модной стрижкой и холеным лицом нетерпеливо ждет, когда появится следующий пациент. Вот это да! Она за ним наблюдает. Неужели она записалась на прием к доктору Джайлсу? Может быть. Наверное, в том и дело. Мысли мои принимают другой оборот, но не настолько, чтобы я перестал думать о ее волосах или глазах, потому что я не перестаю думать о них. Более того, они возникают передо мной всякий раз, стоит мне моргнуть. Ингрид закрывает дверь и просит меня: – Запри, пожалуйста! Дом у Ингрид очень маленький, но ей вполне подходит, потому что она живет одна. Я задвигаю засов и несу ее обед на кухню. Там на рабочем столе стоит открытая картонная коробка, рядом лежит небольшой запас романов. Все, что нужно, чтобы скоротать время. Рядом подставка с ножами; в их числе профессиональный разделочный нож, которым Ингрид обычно разрезает упаковочную ленту. Работает телевизор, маленький плоскоэкранный телевизор, который Ингрид не смотрит, хотя наверняка слушает; по-моему, благодаря голосам актеров на экране у нее создается впечатление, будто она не одна. Ей кажется, что в доме, кроме нее, есть еще кто-то, хотя все это сплошная фантазия. Она сама себя обманывает. Должно быть, человеку, который никогда не покидает собственного дома, очень одиноко. Во всем доме тишина. Наверное, когда-то, очень давно, здесь слышался топот ног и детский смех, а сейчас ничего нет. Все звуки ушли. – Алекс, надеюсь, ты окажешь мне одну услугу, – говорит Ингрид, и я нехотя отрываюсь от созерцания девушки в кафе. |
