|
Секрет потеряли. Ну с луками кое-как выкрутились. Написали в какое-то материковское «Динамо», и оттуда им выслали лук спортивный. И тут вторая загвоздка — будь ты хоть какой нивх, но ни председатель колхоза, ни участковый милиционер не позволят тебе рисковать собственной жизнью. И кто решится на медведя идти с луком?! Это же смешно... Да и нивх уже не тот. Образование у него, специальность, жизненные планы, если можно так сказать, технику безопасности он изучал. Решили — медведя надо растить самим, как говорится, в своем коллективе. Так и сделали — стали растить медведей в клетках. Малышами из берлог берут и каждую зиму по одному убивают во славу предков. И нивх цел, и обычай сыт. Правда, пока медведь вырастает, он ручным становится, по поселку чуть ли не свободно разгуливает, и нашему брату, в общем-то, жалко его убивать, но обычай суров. И вот наступает праздник. Железными цепями приковывают разнесчастного медведя за все четыре лапы к столбам, а самый сильный и отважный начинает из лука в него стрелы пулять. Но спортивная стрела только шкуру медведю пробивает, не больше. Что там начинается! В общем, зрелище не для слабых.
Добивают медведя ножами. Шкура, конечно, подпорченной оказывается, но зато желчь в полной сохранности. Самому почетному гостю на празднике отдают шкуру и желчь. — Зачем? — опять спросил Федор. — Шкуру под ноги стелют, а желчь — лучшее средство от ревматизма, радикулита и еще чего-то, не помню уже. Несколько капель на полстакана коньяка — и будь здоров. Как рукой. — Врешь! — с неожиданной злостью сказал Иван. — Как это вру? — удивился Олег. — Ты насчет желчи не веришь? — Про желчь — не знаю. А на празднике у нивхов я был. Хороший праздник. Веселый. — И я говорю, что веселый. — Олег снисходительно улыбнулся. — Хороший праздник, — повторил Иван. — Был я у них. И медведя они не убивают, давно уже не убивают. Дура, они же охотники, им совесть не позволит вот так с медведем. Он священный у них, ну вроде бы как корова в Индии. Напрасно ты так на них, не надо. Они хорошие ребята. — Ну, извини, друг. — Олег виновато развел руками. — Кстати о медведе. — Арнаутов почувствовал, что нужно как-то сгладить впечатление, оставшееся после рассказа Олега. — Был у нас начальник четвертого участка, некий Фетисов. Пошел он однажды на рыбалку, забрался по речушке за пятую или десятую сопку, пристроился и начал ловить. Место глухое, рыба непуганая, и сидит Фетисов не нарадуется. Поймал рыбку, и через себя, поймал еще одну — туда же. Речка там горная, быстрая, шумная, просидел он час, и уже ни шума, ни вообще ничего на свете не слышит. И вдруг чувствует — кто-то в спину ему дышит, горячо так дышит. Оборачивается Фетисов спокойно так, даже взгляд от поплавка не отрывая, а над ним — медведь. И росту в нем — как сарай, а лапы на живот свесил — рыбы ждет. — Я бы тут же в воду! — воскликнул Афоня. — А наш Фетисов заорал таким благим матом, что эхо, наверно, до сих пор по сопкам гуляет. И только он заорал, в горле у него что-то оборвалось. Ну а медведь посмотрел на него как на дурака последнего, покачал так головой да и пошел вперевалочку. Что до начальника четвертого участка Фетисова, так он до сих пор и слова сказать не может, сипит, и все. Как проклятье на него нашло. А начальник участка без голоса — сами понимаете... Ему, может, тот голос нужнее, чем певцу какому. — А медведь? — А надо вам сказать, что тот медведь с тех пор повадился к рыбакам пристраиваться. Как увидит человека с удочкой, сядет в сторонке и ждет. |
