Близко уже, правда, не подходит. А если видит, что не замечают его, — ревет тихонько так, ветки ломает, камушки с горки спускает, здесь, мол, я. Ну, конечно, это уже не рыбалка...
В вагон вбежала радостная Оля. За ней торопливо шли две женщины.
— Чего столпились? Не собирайтесь — коридор должен быть свободным! — сказала громко одна из женщин, и всем сразу стало легче. Значит, нашелся человек, который все возьмет на себя. — Аптечка есть? — спросила она у проводницы.
— Есть вообще-то... ящичек... Я сейчас.
— Захватите несколько постельных комплектов. И растопите титан. Пусть мужчины снегу принесут. Халаты хорошо бы достать. Спросите у буфетчицы. Может, у пассажиров есть карманные фонарики — несите сколько найдется. А впрочем, у вас должны быть служебные фонари.
Команды сыпались как из мешка.
— Это врач? — спросил Левашов у Оли.
— Врач, — кивнула Оля. — Зубной.
— А вторая?
— Ветеринар из зверосовхоза.
Чертыхаясь и ругая себя за безалаберность, проводники выгребали из пыльных, рассохшихся аптечек флакончики с йодом и зеленкой, плоские пакетики с бинтами, таблетки в выцветших обертках.
Лесорубы собирали на крыше вагона снег, набивали его в наволочки и сбрасывали в тамбур. Левашов с Линой засыпали снег в чайный титан. Денисов, пробравшись к паровозу, наскреб еще два ведра угля, и вскоре в седьмом вагоне заметно потеплело. Безымянная старушка принесла два пакета стерильной ваты. Буфетчица перегретым утюгом проглаживала швы своего парадного халата.
А когда в третьем часу ночи из пятого купе послышался крик ребенка, вскоре об этом узнал весь состав. У какого-то рыбака нашлись две сигнальные ракеты — он не поленился среди ночи выбраться на крышу вагона и запустил их одну за другой в черное гудящее небо. Маленькие яркие огоньки тут же подхватил ветер, и рыбак даже не видел, как ракеты взорвались, как пылали в снегопаде разноцветные огни и сгорали, не успев упасть.
Потом в вагон торжественно вошла буфетчица с весами. Карманы ее халата провисали от тяжести гирь. Буфетчицу пропустили в купе, там протерли водкой тарелки и взвесили ребенка. Вскоре все знали — девочка весит три девятьсот и звать ее будут Надя.
— Что-нибудь заметил? — спросил Левашов.
— Ничего интересного. Хотя вся эта суматоха с родами была ему очень на руку.
— Ни с чемоданом, ни с сумкой в коридоре никто не появлялся?
— Нет. Буфетчица прошла с весами, но в них ничего не спрячешь.
— А аптечные ящики? Он не мог ими воспользоваться?
— Они в купе у Оли. Их всего три — наш, из соседнего вагона и еще откуда-то... Из четвертого, что ли...
— А этот рыбак, который на крышу поднимался? — спросил Левашов. — У него ничего с собой не было?
— Я ему тамбур открывал. Душа парень.
— Что-то не видно этого поганца Кнышева... Профинструктора...
— В другой вагон выселился.
— А вещи? — спросил Левашов.
— Унес с собой. У него один большой чемодан. Денег там нет. Я помогал ему укладываться.
— Знаешь, что я подумал... Сейчас любой может выселиться в другой вагон и оставить свой чемодан в купе. В каждом столько набито народу, что никто не знает, где чьи вещи.
— Не исключено, но маловероятно. Рискованно.
— Ладно, Гена. Иди отдыхай, а я заступлю на дежурство. В случае чего я в пятом купе. Да, ты где это побриться успел?
— Ха! Было бы желание! Есть тут один обладатель механической бритвы. |