Леня благоразумно умолчал о том, что заблудился чуть ли не нарочно: заигрался, застала его ночь, и он устроился на ночлег, нимало не страдая от того, что ночует не дома, а в лесу.

Позже семья Коньковых перебралась в город. Леня, отслужив в армии, стал совсем горожанином. Но безотчетная тоска по вольной лесной жизни, тихой реке или темному озеру, по птичьему гвалту на рассвете, по свежему духу трав, хвои, живого костра не оставляла его, гнала из дому, заставляла брать в руки посох странника. Турист по призванию, бродяга по духу, Леня никогда не гнался за значками и разрядами, за килограммами в рюкзаке и километрами за спиной. Он сторонился больших и шумных групп, избегал знаменитых маршрутов определенной и запланированной категории трудности, отмеченных пустыми консервными банками и замусоренными кострищами, туристических слетов с песнями под гитару у общего костра и соревнований по ориентированию. Порой он даже уходил в лес один, не испытывая при этом тревоги, наслаждаясь одиночеством.

Его идеалом стал человек с котомкой: минимум необходимого снаряжения и максимум комфорта, создаваемого в пути и на стоянке своими руками.

Его сокровенной мечтой была жизнь Робинзона, наполненная одиночеством и трудом ради хлеба насущного и спокойного отдыха под надежным кровом.

Его целью была не сама дорога, а жизнь в лесу, в трудных, почти первобытных условиях, когда умение разжечь костер в любую погоду одной, а то и расщепленной вдоль спичкой, сготовить добротную пищу из «даров природы», устроить теплый и удобный ночлег составляло главную прелесть похода, радовало сердце, наполняло его тихой уверенной гордостью.

С насмешкой и скрытой ревностью читал он в газетах и журналах сенсационные отчеты о всяких полусамодеятельных, но обеспечиваемых за государственный счет экспедициях и экспериментах на выживаемость в «экстремальных» условиях. Их участники с плохо скрываемой хвастливостью говорили о высокой научной и гуманной цели своей авантюры, с фальшивой скромностью рассказывали о своем героизме, о мужественном, бодром преодолении искусственных трудностей, не забывая при этом сообщать о сопровождавших их вертолетах или судах (которые в это время не могли получить действительно занятые делом люди), о прекрасном снаряжении, оборудовании и специальном питании, доступном лишь космонавтам, о военных рациях на случай непредвиденной ситуации, о редких медикаментах, о постоянном контроле врачей за самочувствием самоотверженных героев.

Но с искренней завистью, с чувством уважения и солидарности узнавал Леня Коньков о тех, кто в самом деле случайно попадал в безвыходное положение и с честью выходил из него благодаря своему мужеству и хладнокровию. Они побеждали, зная, что никто им не поможет, никто не следит за ними и не станет их искать, чтобы вовремя проверить пульс, давление, вес и температуру тела, чтобы дать очередные рекомендации во имя сохранения жизненных сил.

И хотя Леня завидовал им, у него не было сомнения, что он с этим легко справится, преодолеет все трудности, если судьба забросит его на «необитаемый остров». Надо сказать, уверенность Лени была обоснованна. Во время одиноких странствий ему доводилось выходить из лесного пожара, питаться только «подножным кормом», добывать и хранить огонь первобытными способами. Но все это на грани игры в приключения, динамичной, напряженной, порой драматичной, но все же игры. А реального случая проверить себя все не было. Да и вряд ли Леня, если бы знал наперед, во что он выльется, этот случай, какой обернется страшной и жестокой стороной, ухватился бы за него…

Леня не был, как можно подумать, одинок. Был он, правда, застенчив и с новыми людьми сходился с трудом, но в своей компании чувствовал себя уверенно. Близкие по духу, проверенные годами друзья настолько безупречно притерлись друг к другу, что даже в критических условиях у них никогда не бывало срывов, вспышек раздражения и ссор, за которые потом пришлось бы стыдиться и которые тем самым рано или поздно привели бы к окончательному разрыву отношений.