Из комнаты пришел Генрих со стулом.

— Посиди, сейчас все пройдет. Может, пососешь валидол?

— Вы что? — запротестовала я. — Со мной все в порядке. Просто немного устала.

— Генрих, принеси зеркало, — попросил Марк, обернувшись. — Пусть полюбуется, в каком она порядке.

— Смерти ее хочешь? — сунув мне в руки бокал, полюбопытствовал Прошка. — От вида этой рожи и чемпиона по здоровью штопором скрутит. Пей, зомби!

Я выпила водку, как воду, даже не почувствовав вкуса. Сначала ничего не произошло, потом в мозгу заклубился приятный туман и все тело как-то сразу расслабилось. Я только теперь осознала, в каком напряжении провела последние двенадцать часов. Сначала — волнующая встреча с Петровским, потом нервное ожидание невесть куда запропастившейся троицы доморощенных детективов, долгожданный, но странный звонок Вероники, минута в объятиях трупа (вернее, труп побывал в моих объятиях) и, наконец, изнурительный разговор с Полевичеком. Я была уже на пределе, когда приехала к нему, и только необходимость во что бы то ни стало перетянуть его на свою сторону питала мои силы. Не знаю, догадался ли он, чего стоил мне тот легкий, почти легкомысленной тон, в котором я вела беседу. Но мне по опыту известно: если хочешь чего-то добиться от человека, на него нельзя давить. Слезы, мольбы, угрозы, демонстрация отчаяния — все, что может создать впечатление, будто тебя загоняют в угол, — вызывает только инстинктивное желание защититься и, как следствие, неприятие или равнодушие.

— Ну что, слегка оклемалась? — спросил Марк, наблюдавший за моей реакцией на алкоголь. — Можешь в двух словах рассказать, что случилось, или сразу ляжешь в постель?

— В двух словах могу. Позвонила Вероника, попросила меня приехать к Роману — не на Первомайскую, а в Новокосино, где он снимает квартиру. Специально предупредила, что я должна приехать одна. Там Роман поговорил со мной по домофону, нажал кнопку, открывающую дверь подъезда, но что-то не сработало, и он сказал, что идет меня встречать. Но буквально через несколько секунд раздался писк, дверь все-таки открылась. Я вошла в подъезд, сверху спускался лифт. Двери открылись, и на меня упал Роман. С ножом в груди. Я положила его на спину, вызвала через диспетчера «скорую» и милицию, а сама поехала наверх.

— Поздороваться с убийцей? — не выдержал Прошка.

— Я испугалась за Веронику.

— С ума сошла.

— В квартире никого не было. Дверь нараспашку, и никого, я всюду посмотрела. Потом спустилась по лестнице на улицу и удрала. Теперь Петровский меня точно посадит.

— Не посадит, — пообещал Марк, помогая мне подняться.

— Конечно, не посадит! — поддержал его Прошка. — Тебя ж когда-нибудь выпустят, а он не самоубийца.

Наутро (хотя правильнее было бы сказать — днем), когда я проснулась, меня насильно накормили завтраком и заставили пересказать в подробностях похождения прошлой ночи. Я в красках описала сцену с трупом, шагнувшим мне навстречу из кабины лифта, перечислила действия, которые предприняла для его спасения, если оно было возможно, рассказала, как поднялась в квартиру и как сбежала под носом у милиции, а потом перешла к изложению разговора с Полевичеком. Но стоило мне произнести вступительную фразу: «По-моему, мне удалось завоевать его доверие», — как Прошка всколыхнулся, округлил глаза и вскричал:

— О господи! Еще один! — Прежде чем я успела отреагировать на его выходку, он придвинул ко мне стул, склонился поближе и зашипел в ухо: — Варька, честное слово, я никому не скажу, но признайся, как у тебя это получается?

— Что — это? — холодно осведомилась я.