— Я хочу повторить… — признаюсь и ловлю в глазах жадный блеск.

— Ни-и-к, — тянет он не то потрясенно, не то восхищенно.

— Ну а что? Мне понравилось.

Марк

Неделя спустя

— От, Марк, какого хрена-то? — возмущается Самбурский, раздраженно разглядывая парня, который занимает всю прихожую и не дает работникам совершить акт вандализма, а именно втащить новый кухонный гарнитур. — Ты, сука, у нас гордый и тебе не нужны мои деньги. Ника — отважная жена декабриста и ей не нужны мои деньги. А я всю жизнь ради них вкалывал. Твоей матери тоже не нужны мои деньги, видимо из семейной солидарности. Мне-то они нахера? Я один, как дебил, слоняюсь в своем особняке. Я зарываюсь на работе, потому что вокруг одни идиоты, а единственный человек, которого я хочу видеть начальником охраны, потому что тупо доверяю и знаю, он не воткнет мне нож в спину — не идет на эту должность, ибо у него гордость. Он живет с моей дочерью в старой хрущевке, с мебелью, которую покупали еще мы с твоим отцом и не дает мне поставить тут долбанный кухонный гарнитур. Вот скажи не, кому от этого хорошо? Нике что ли?

— Я могу ее отпустить.

— Ты — дебил, — снова начинает Самбурский, и на лестничной площадке уже собираются местные, крайне любопытные бабульки.

— Оттолкнешь Нику, будет плохо ей, будет плохо тебе, будет плохо мне, ибо страдающая дочь — это пипец, как тяжело. Сейчас ситуация тоже не огонь. Марк, ну вот засунь в жопу свою гордость. И подумай головой. Я наработался за свою жизнь и устал. Мне все равно придется отойти от дел. Хорошо не через год или два, а через десять лет. Я блять, пожить хочу. С внуками ездить отдыхать в Италию или Грецию. При этом хочу знать, что мой бизнес в надёжных руках. А Ника не примет, потому что у вас совместная гордость. Я не против вас. Я не против ваших отношений, блин, я даже гордость уважаю общую гордость, но не тогда, когда она вредит всем.

Не хотите жить со мной, ок, я уеду в квартиру. Мне этот дом в хер не встучался. Не хотите жить в особняке, я его продам. А деньги? Куда я деньги дену? Положу на счет? И когда сдохну, может быть, вы так и быть, ими воспользуетесь, а до этого будет жить нище и благородно? Зачем?

— Не знаю, — Марк прислоняется к стене.

— Пойми, это не подачка тебе и ей. Это разумное распределение ролей. Да я работал на бабло, а ты служил. Да мне сорок семь, а тебе двадцать пять. Тебе не поздно начать зарабатывать. Можно, конечно с нуля, но блин зачем?

Ответа на этот вопрос у Марка нет, но есть мерзкое ощущение, что в борьбе с тестем он проиграл.

— Я подумаю…

— Ну а гарнитур? — тут же наступает Самбурский. — Мы его тут поставим. Хорошо?

Марк качает головой, воздыхает и уходит, понимая, что сопротивление бесполезно. Он проиграл. Хотя бы потому, что спускаясь вниз, он садится в машину Ники, точнее, в ту машину, на которой он ездил, пока охранял Нику. Ту, которую Самбурский купил для него, когда он только устроился на работу. Сегодня с утра он отвез Нику на практику или защиту чего за чем-то, короче, в университет. Он не вникал. В любом случае машина Самбурского. Сама Ника доехала на ней исключительно до сюда, сказала, что неудобно и решила пригнать свою, точнее попросила Андрея. Эту, естественно, назад отгонять никто не стал. Сегодня Ника попросила отвести ее в универ, так как с утра шел дождик и плохая видимость. Марку было не жалко. Все равно он пока на больничном. И сейчас он едет забирать ее на машине, которая стоит как два его годовых заработка. Хорошо не тех, которые оплатил Самбурский с учетом ранения, но все же.

В салоне крузака визитки, в том числе и от Самбурского. С работой надо будет решать в ближайшее время.