|
После этого приступают к фаршировке лапы, следя за тем, чтобы случайно не зафаршировать себе глаза. Лапа зашивается зеленой хлопчатобумажной ниткой (учитывая то, что естественный цвет аллигатора — зеленый), затем она кладется в бульон, о котором упоминалось выше. Кушанье снимают с огня, процеживают, перекладывают на глиняное блюдо, посыпают дробленым мускатным орехом, карри, паприкой, шалфеем, тмином, лавровым листом, метиленовой синью, четырех лепестковым клевером и приправой Жака Готье, появившейся в продаже с месяц назад. Когда лапа покроется золотистой корочкой, ее извлекают из духовки и перекладывают на блюдо из серебра высокой пробы. Блюдо подается со свежей лапшой и экзотической фотографией. Раймон Оливер уточняет, что лапа аллигатора будет еще пикантней, если ее окропить соком ананаса, желателен Шамбертен 1949 года; ну, а если вам вдруг не удастся купить лапу в магазине, то ради этого стоит совершить путешествие в Большой Вефур, где в местных ресторанах можно полакомиться отменной печенкой с трюфелями! На этом передача заканчивается. Берта протягивает свой свиной окорок и выключает телевизор.
— Свет! — командует она. Его величество Берю I включает свет. Я смотрю на его кашалотиху. У нее ностальгический взгляд, а по подбородку обильно течет слюна. Берю не отстает от своей супруги. — Эта штуковина, наверное, чертовски вкусна! — вздыхает Берта. Толстяк вдруг смачно выражается: — Чертова чертовщина! Та бумажка, на которой я записывал, в темноте упала на пол, и я нацарапал рецепт на своих тиковых штанах, — хнычет он. Берта бросается успокаивать его. Она говорит, что это не беда, она перепишет рецепт. Я считаю, что настал момент перевести разговор в деловое русло, и спрашиваю у Берю, не видел ли он Пино. — Нет, — удивляется он. — А в чем дело? — Ты знаешь, что он открыл свое знаменитое агентство? — Да, знаю. И правильно сделал. Иногда я и сам хочу последовать его примеру. Берта сурово одергивает его, заявив, что это и в подметки не годится честной работе в государственной полиции и что недостойно подготавливать себе старость, подглядывая за противозаконными любовными парочками. Даже эти слова не поднимают моего настроения. Я всерьез обеспокоен. Неужели Пинюш тоже исчез? Вот так дела! Неужели «Пинодьер Эдженси» прекратило свое существование? — Так откуда ты вернулся к нам? — спрашивает Толстяк, откупоривая бутылку Сен-Вермей. — Из Мексики… Он умственно напрягается: — Это рядом с Австралией, если мне не изменяет память? — Изменяет, Толстяк! Берта усмехается: — Бенуа-Александр никогда ни черта не смыслил в географии. И дает урок неучу-мужу: — Это в Южной Африке, дуралей! Правда ведь, комиссар? Так как я всегда галантен с дамами, то очень мягко возражаю: — Почти что, дорогая. Я привез тебе оттуда подарок, Берю! — Без булды?! — Да, но он остался в машине. Пойдем со мной, я вручу его тебе на месте. Мы опрокидываем по стаканчику красного и отчаливаем. — Не задерживайся! — предупреждает его Кашалотиха, — я поставила греться рагу! — Одна нога там, другая — здесь! — заверяет ее Мамонт.
Берю без ума от сомбреро. Особенно ему нравится помпоны и колокольчики. Он напяливает на себя эту огромную шляпу и решает: — Я, пожалуй, угощу тебя аперитивом в соседней забегаловке. Они обалдеют, когда увидят меня в сомбреро! Хозяином кабачка, в котором нет даже стойки, является тип в кепаре, из-под которого выглядывает тщательно зачесанные баки. |
