Проснувшись, Лебедина выглядела так же молодо — на свои прежние тридцать с небольшим. Но старела буквально на глазах! Каждый день прибавлял новые морщины, седые волосы. Организм сотрясали настоящие эндокринные бури. Через полгода Надежда выглядела на свои пятьдесят четыре года…

Случай этот не получил широкой огласки в медицинском мире. В середине семидесятых американские медики, узнав об удивительном факте, прислали Лебединой приглашение приехать к ним и выступить в научном центре. Местные чиновники посоветовали «приглашение выбросить и о нем забыть». Не пустили к ней и группу японских тележурналистов, горевших желанием снять фильм…

Сон длиною в жизнь

Рассказывает журналист Владимир Ратманский:

— Многие из нас между делом, очевидно, слышали о летаргических снах. Совершенно загадочное явление, когда человек вроде как умирает, но не совсем, а понарошку: он лежит бездыханный, но внешне будто прилег отдохнуть ненароком. Если в три дня не очнется, так и похоронят несчастного заживо; ежели пробудится, так частенько открывает глаза и поднимается, не к ночи будет сказано, в гробу при стечении скорбящего народа, каковой реагирует на это безобразие неадекватно. Мне довелось услышать такую историю из уст собственной бабушки, в семилетием возрасте впавшей в летаргический сон и проспавшей 79 часов. Врач констатировал смерть, священник совершил свой обряд, и от неминуемой смерти ее спасло только маниакальное состояние отца, не могущего поверить в смерть девочки и мешавшего похоронам…

Комсомолка двадцатых годов, чекистка, член партии с 1923 года, назвавшая своего сына (моего дядю) на общем собрании голосованием Герревдвижем, что в переводе означает — германское революционное движение, а девятью годами позже (мою маму) — Эрой. Во время Второй мировой она работала прокурором Алтайского края, затем адвокатом, до конца жизни смолившая «Беломор» и омерзительную «Лайку» и ходившая на партсобрания, как на праздник. Увы, она не знала Бога, как, впрочем, и большинство из ее подрасстрельного поколения. И тем не менее время повернулось вспять и помимо воли и сознания напомнило ей о тайнах прошлого.

Двадцать лет назад, первого января 1977 года, за два месяца до смерти моей бабушки, я проснулся около десяти утра с квадратной после новогодней ночи головой и направил свои стопы на кухню разжиться рассолом. К своему удивлению, я обнаружил там бабушку: она сидела за столом с закрытыми глазами, раскачиваясь из стороны в сторону и что-то бормоча себе под нос; в уголке рта дымилась «беломорина».

— Бабушка, что с тобой, тебе плохо? — разбежался я, но она, не открывая глаз, в клубах ядовитого дыма, неожиданно властно приказала:

— Сядь! И не встревай. Хорошо, что проснулся, я должна кое-что тебе рассказать. Что — не помню, просто знаю — должна. Слушай же и не перебивай. Так вот, девчонкой я была шаловливой. Всюду нос совала. В тот день дернула меня нелегкая забраться в буфет, где хранились всякие сладости. Доставая банку с вареньем, не удержала ее и разбила. Меня, конечно, наказали и положили рано спать. Детей, как ты помнишь, у нас водилось семеро по лавкам. И вот я, горемычная, лежала одна-одинешенька в кромешной темноте на широченной кровати и незаметно заснула. И вдруг в комнате стало как-то светлее. Смотрю — постель, лежит девочка, точно такая же, как я, а сама я — где-то наверху, под потолком. Стала звать маму — не приходит; и тогда я полетела и оказалась в большой, ярко освещенной комнате, где ужинала вся наша семья. Я зову: «Мама, мама, посмотри, как я умею летать, ну что же вы!», — а они не обращают на меня внимания, словно и вовсе не видят.