|
Зажим Келли. Возможно, у нее нашли следы моей семенной жидкости. Еще один Келли. Да нет, быть не может, чтобы она до меня добралась, она ничего обо мне не знает, ей неизвестен ни мой адрес, ни мое ремесло. Стоп, а может, они как раз и известны. Когда я пошел звонить в эту ее крохотную спаленку, сумка моя оставалась на диване… Она в ней рылась! Нищенка, проклятая нищенка! Тебе же никто не поверит. Тампоны. Я буду защищаться, я скажу, что она сама под каким-то предлогом затащила меня к себе в дом, хотела меня ограбить, а то и убить. Разве не натерпелся я страху, когда шел за ней по темной и грязной лестнице этого поспешно заселенного жилкорпуса? Страх и привел меня в такое состояние… а чтобы защититься от страха, мне пришлось напасть на нее первому. Перевязать отросток протока. Она вела себя подло, скажу я, она ввела меня в заблуждение, подпоила меня кофе с наркотиком. Там же крысиным ядом до сих пор воняет, в этой ее лачуге, господин комиссар, сделайте там экспертизу! Теперь ушиваем… Нитку… Возможно, там, на прилегающем пустыре, засыпанном пылью, закопаны мертвые тела. Ведь по виадуку постоянно идут грузовики, от них дрожат стекла, из-за их рева никто не слышит криков несчастных жертв. Я и сам чудом остался жив. Арестуйте же эту ведьму! Дренажную трубку. Мерзавка, как у тебя наглости хватило? Как ты только могла вообразить, что меня посадят? Ты что, решила, что тебе тут же и поверят? И я в воображении наотмашь дал ей оплеуху и видел, как дергается ее голова, украшенная нелепой прической. Поверят не ей, поверят мне, это уж точно. Полицейские передо мною извинятся, я оставлю им свою визитную карточку. Иметь знакомого хирурга всегда полезно. Тампоны. У человека с темными губами нездоровое лицо, такое лицо бывает у печеночных больных. Я проявлю великодушие: подниму трубку, соберу консилиум, устроим ему полное обследование в обход всех очередей — я делаю такое одолжение только самым близким друзьям. Он примется меня благодарить, начнет расшаркиваться. Пришлет мне какую-нибудь дорогую бутылку вместе с календарем Министерства внутренних дел, календарь я подарю одной из медсестер. Еще раз проверяем гемостаз. А ты, голубушка, выйдешь отсюда в наручниках, и тебя погонят вперед пинками. Ты шлюха, ты авантюристка, и район у тебя бандитский. Погоди, я пришлю туда бульдозер, мы твою хибару с землей сровняем. Сосчитать салфетки. Ты дашь свои показания, а я — свои. Иглодержатель. И чья возьмет — это мы еще посмотрим! Нейлон, зашиваем кожный покров.
Операция была закончена. Теперь я мог поглядеть и по сторонам — в глазах у меня поблескивал вызов, поблескивало презрение. Возле моего второго ассистента стоял паренек-практикант в чересчур большом халате, ошалело смотрел на меня. Я и не заметил, что он тут есть, он приблизился только сейчас. У него были глаза человека, который всю силу воли употребил, чтобы побороть самого себя. То ли он просто старался не упасть в обморок, то ли боялся крови. Идиот. Я выбросил перчатки, вышел из операционной и вошел в раздевалку. Сел на скамью. Из окна был виден все тот же соседний корпус, низенькие окна служебных лестниц, через которые видны ноги поднимающихся и спускающихся. Да, только ступеньки и ноги — лица остаются там, за стеной. Вот прошли мужские брюки, просеменили белые чулки медсестры. Я, помнится, подумал, что ничто не может спасти нас от нас самих и что снисходительность — это фрукт, который падает на землю, уже изъеденный червями. Операцию я закончил, и можно было спустить с привязи все эти непристойные мысли, от меня ведь теперь толку было как от дохлого киллера. Двери операционной были распахнуты, сама она была в беспорядке, с другой стороны, в коридоре, мелькнул человек, он шел в уборную с рулоном туалетной бумаги в руке. Я чуть присел в окне, приветственно помахал рукой медсестрам и ассистентам. Потом спускался в лифте и снова был занят лишь тем, с чем, как мне казалось, я только что справился. На первом этаже, возле той самой двери, теперь никого не было, а за дверью оказалась комната как комната — приемная, в которой пациенты сидели в очереди на диализ. |
