— Ты… была… там… — одними губами произнёс он, стараясь удержаться в сознании для того, чтобы договорить, обязательно договорить! — Ты… там… была… ты спасла… меня… Я помню…

6.

Больше всего Колька удивился, когда узнал, что за те четыре дня, что он был без сознания, у его постели дежурили, сменяясь каждые четыре часа, ребята изо всех отрядов Верного. Ну, он бы понял ещё, если бы Славка. Ну, пусть ещё кто-то из его знакомых, которые, может быть, даже считали себя его товарищами. Но — двадцать четыре человека, из которых три четверти он только в лицо и знал, и то плохо!

— Элли, — по-тихому сообщил Славка, когда принёс фрукты, — тут сидела все четверо суток. Спала вон — на соседней кровати. Не отходила от тебя.

Колька была ещё очень слаб и почти неподвижен — и теперь почувствовал, что у него мокрые глаза. А Славка, как ни в чём не бывало, продолжал:

— Ребята хотят сместить Райко. Говорят, что всё это из-за него. Из-за вашей ссоры…

— Что? — сразу нахмурился Колька. — Вот уж чушь… Я сам виноват. Я теперь… теперь кое-что понимаю. А Колька тут совсем ни при чём. Так и скажи всем.

— А ты… — Славка не договорил, только ухмыльнулся весело. Колька поспешно, чтобы не впасть в нелепые нежности, спросил:

— А Элли сейчас где?

— Придёт скоро, — не проясняя ситуацию, сказал Муромцев. И почему-то заторопился. — Вот тут витамины, лопай и поправляйся, а я ещё зайду, поговорим…

Колька, проводив его взглядом, осторожно пошевелился, прислушиваясь к своим ощущениям. Кроме невероятной слабости — ничего неприятного вроде бы… колдовство какое-то. Он счастливо улыбнулся (нет никого, никто не увидит же) и понял вдруг, как страшно было бы умереть — умереть сейчас, когда так здорово обошлось с Эдди, когда появился друг…

— А вот возиться лишний раз пока не надо, — послышалось добродушное бурчание, и Колька ошалело и даже несколько испуганно вжался в подушку. В дверь палаты… вошёл? Нельзя было так сказать, это слово — слишком маленьким было для появившегося человека… В общем, в палате очутился огромного роста атлет, белый халат на которого, видимо, шили по спецзаказу. Лицо гиганта пересекал странный П-образный шрам. Не обращая внимания на изумление Кольки, вошедший проверил что-то на аппарате в углу и только после этого повернулся к юноше:

— Копцев, Ингвар Анатольевич. Обычно я детям представляюсь "дядя Ингвар", тут главное успеть раньше, чем они начнут орать от страха. Но ты ж уже не дитё?

— Вы мой лечащий врач? — осторожно осведомился Колька. Он не помнил в Верном такого врача, а главное — ощущалось, что тот — имперец.

— Да очень мне надо, — проворчал Копцев, садясь на стул (Колька подумал: развалится или нет?) рядом с постелью. — Я холодный теоретик-экспериментатор. Недавно приехал из Седьмого Горного посёлка, где экспериментировал на детях, а тут ты валяешься. Удачно.

— Но я уже не дитё, — напомнил Колька о его собственных словах. Копцев небрежно, как от мухи, отмахнулся:

— Это я пошутил грубо. По уму ты, судя по всему, дитё и есть…

— Вы знаете… — рассердился юноша, но тут же был заткнут — бесцеремонно и спокойно:

— Знаю, знаю. Помалкивай, а то пропишу тебе клизму с касторкой и пришлю с уткой самую молодую медсестру… Хотя нет, не помалкивай, а скажи-ка ты мне вот что…

Он задал Кольке несколько вроде бы не имеющих отношения к травмам вопросов, удовлетворённо кивая и даже что-то черкая в маленьком блокнотике, который выудил из кармана халата.