Сейчас идут меры по дезинфекции, Ширяев получает антибиотики и сиптоматическую терапию. Лечащие врачи тоже, и средний медперсонал: постовая сестра РАО, анестезистка и палатная медсестра. В инфекционной больнице номер один расконсервирован корпус на сто коек, туда помещены: бригада «Скорой помощи» 213, то есть фельдшеры Ипатов и Ганичкина, а также водитель Самсонов. Осмотрена и опечатана квартира Ширяева совместно с участковым полицейским, сотрудники санэпидемслужбы РПН, бригада инфекционного отдела.
Пивник кивнул.
— Изъяты личные вещи, одежда, белье, квартира обработана антисептиками, опечатана, — Свиридова читала все быстрее. — Идет работа районного инфекциониста с жителями подъезда. Пока все оформлено как учебно-тренировочные мероприятия. Теперь важное, что касается оперативных перспектив. Связались с диспетчерской службой такси «Желтый дилижанс», получили адреса и телефоны заказчиков с 21.00 вчерашнего вечера до 9.00 сегодня. Всего семь человек, адреса и телефоны есть. Нужно начать карантинные мероприятия. Пока нам неизвестно на сто процентов, что за возбудитель инфекции, откуда Ширяев им заразился. Результаты микроскопии мы получим в течение часа, еще шесть часов нужно на минимальный цикл бактериологического исследования возбудителя.
Дежурный эпидемиолог положила листы на стол.
— Вот пока все. Руководство восемьдесят первой готово расформировать корпус хирургии, но на это нужно время. Вывезти пятьсот человек больных, остановить операции, на это нужно время, и если не подтвердится инфекционность бактериального процесса, то…
— Что значит «то»? — подал голос Олейник. — Давайте всегда исходить из очевидного, что мы имеем дело с самой страшной инфекцией в истории человечества. Только так мы сумеем ее опередить и победить. А сейчас у нас ничего нет, кроме одного больного в тяжелом состоянии. Кстати, он ничего не сказал, где он мог заразиться?
— Нет, — отозвался дежурный врач оперотдела СМП Блинов. — Я немного в курсе ситуации на вызове. Ипатов при мне, то есть я слышал его разговор, расспрашивал Ширяева, контактировал ли тот с больными. Больной ответил, что нет. Но я не уверен во вменяемости Ширяева на тот момент. Он вообще плохо отвечал на вопросы, каждая попытка говорить вызывала кашель.
— Вы консультировали Ипатова? — спросила Наталья Евдокимова.
— Нет, я послушал запись его разговора с дежурным врачом оперотдела. Там не было сделано никаких ошибок.
— Кроме одной, — поморщившись, возразила Наталья. — ТОРС можно было поставить еще дома, и тогда Ширяев не стал бы причиной блокирования целого корпуса в обычной больнице. А сейчас осторожность ваших ребят привела к тому, что хирургический корпус городской больницы в северном округе закроется на две недели минимум. Формально на внеплановую мойку, а фактически на карантин и лечение чумных пациентов. Я не ставлю под сомнение квалификацию бригады, они все сделали очень грамотно, но побоялись заподозрить чуму, перестраховались, что называется, не в ту сторону. И вот результат. Ладно. Это скорее на будущее. Сейчас Ширяева трогать нельзя, как минимум дней пять, чтобы перевезти в специализированную больницу. Конечно, если он не умрет раньше. Марина Геннадьевна, узнайте, пожалуйста, как дела с микроскопией? Что там на стеклах?
— Наталья Викторовна, я лабораторию предупредила. Образцы мокроты доставили сразу из восемьдесят первой, как только доложили нам о ТОРС. Должны принести результаты с минуты на минуту.
Она еще говорила, когда на пороге кабинета появился заведующий бактериологией и, стараясь не отвлекать, положил перед Думченко лист. Тот глянул на запись и рисунки, молча пустил по рукам лист. Когда бумага дошла до Евдокимовой, та встала и произнесла:
— Иерсиния пестис, девяносто процентов. |