Нина пересказала это Грише.

– Нина, что ты ему голову забиваешь? Ему же еще в школу идти. Пусть говорит то, что положено. Он все равно объяснить не может – все путает. И нечего блистать эрудицией. Еще подумают, что он идиот.

Нина хотела одного – чтобы Владик не думал про английский и был в хорошем настроении. Ей хотелось, чтобы ему было весело и интересно. Ей хотелось, чтобы сын был не такой, как все. Она – такая, как все. Среднестатистическая. Без блеска. Так пусть хоть он будет другой. Пусть не с блеском, а хотя бы с искоркой.

Нина собралась и побежала в сад. Владик по дороге завел ту же песню: «Не хочу английский». Нина сначала молчала – все думала про переписку мужа. Про то, что ей только Марины Михайловны сейчас не хватало. Ей хотелось посадить Владика смотреть мультики, уйти на кухню и подумать – решить, что делать. А англичанка опять чай сядет пить. Владик продолжал ныть на одной ноте: «Не хочу английский, не хочу английский». Наверное, он ждал очередной истории. Но Нина забыла про их ритуал. Она не выдержала и сорвалась. Влепила Владику по заднице, прямо на улице. Владик от испуга зарыдал во весь голос. Мимо шла женщина.

– Что ж ты так кричишь? – спросила она Владика.

Владик зарыдал еще громче.

– Не пойду домой. Не хочу, – кричал он.

Нина схватила его за рукав куртки и дернула.

– Пойдем, я сказала. Сил больше никаких с тобой нет. Ноешь и ноешь. Как девчонка. – Нина уже тоже орала на всю улицу.

Владик не понимал, что случилось с мамой. Он перестал кричать и начал подскуливать. Нина тащила его за рукав. Владик шаркал ногами.

– Поднимай ноги. Сколько раз тебе говорить? Мы опаздываем, можешь идти быстрее? – Она дернула сына за рукав. Владик не удержался на ногах и упал. Прямо в лужу. И опять зарыдал во все горло.

– Вставай. Быстро, я сказала. И рот закрой. – Нина встряхнула его, поставила на ноги.

Владик опять заскулил, как подбитая собака.

– Хватит, хватит! – Она со всего маху дала сыну по губам. Владик замолчал. Резко. Нина вела его за руку не оборачиваясь. Смотрела вперед. Только в лифте взглянула на сына. Он стоял опухший, глаза еще мокрые, а на губках кровь.

Нина вздохнула, в спине кольнуло. Межреберная невралгия. Хроническая. Всегда болит, когда продует или перенервничает.

– А кровь соленая, – сказал он. – Ты меня когда ударила, я кровь глотал.

Нина заплакала. Встала на колени и обняла сына.

– Мама, не плачь, мне уже не больно. – Владик гладил Нину по голове. – Знаешь, как я тебя люблю? Вот так.

Владик обхватил Нину за голову и сжал. Отпустил, вздохнул и еще раз сжал. Чтобы сильнее было.

Нина обцеловала сына. Он тоже чмокнул ее в щеку и вытер рукавом рот. Всегда так делал – целовал и вытирался.

Марина Михайловна, как всегда, опоздала. Владик сидел на стуле, даже не ссутулившись, а просто согнувшись. Как будто у него живот болел. Бурчал себе под нос. Марина Михайловна просила повторить. Внятно. Владик ерзал, сползал со стула…

Нина поставила перед англичанкой чашку чая. Положила торт вафельный. Даже не разрезала. Забыла. Двигалась на автопилоте, как говорил Гриша.

Марина Михайловна проворно вскочила, по-хозяйски подошла к шкафу, достала нож. Нина смотрела на англичанку и даже не попыталась встать. Хотя терпеть не могла, когда чужие лезли в ее шкафы. Даже подруги. Марина Михайловна отрезала кусок и, жуя, начала говорить. Нина не слушала, просто кивала. Один раз встала и подлила чай.