— Не здесь, — пробормотал он. — Мало ли что… Портье… соседи…

Он нагнулся, чтобы поднять плащ, вдохнул аромат ее тела, запах дождя и шипра, увидел блеск дождевых капель на стройных бедрах и пошатнулся.

— О мой кавалер, — прошептала она. — Такой заботливый…

Сбросив туфли у двери, она вошла в комнату непринужденно и грациозно, будто была полностью одета. Он торопливо захлопнул дверь — даже вожделение не могло ослепить его настолько, чтобы он забыл о предосторожностях. А если кто-то увидит? При его положении в обществе нужно быть осмотрительным.

Она уже сидела в кресле, скрестив ноги, запустив руки в волосы, и улыбалась. Он невольно затрепетал и отвернулся, чтобы это скрыть.

— Выпьешь? — Во рту у него пересохло, пока он наливал себе.

— Виски без льда, — сказала она.

Он вдруг понял: она смеется над ним. Она знала, за какую нитку дернуть, чтобы заставить его плясать. Рядом с ней шлюхой становился он.

— Вот. — Он протянул стакан.

Хорошо, что руки не дрожали.

Она пила мерзкую маслянистую жидкость как воду — маленькими быстрыми глотками, вытягивая тонкую шею, словно лебедь. Еще один трюк, подумал он. Неужели я до сих пор не знаю всех ее фокусов?

Она всего лишь женщина — совсем юная, почти ребенок. Я вытащил ее из грязи и нищеты, полумертвую от голода, накачанную дешевым джином и наркотиками. Поселил в уютной квартирке, где никто не задает вопросов, потратил больше половины своего академического гранта на одежду и жилье, таблетки и порошки, врачей и психоаналитиков… и не просил ничего, кроме маленького утешения. Черт побери, думал он, ведь я люблю ее. Она должна принадлежать мне телом и душой.

— Ну что, ты достаточно расхрабрился? — Ее голос прервал его мысли, заставил очнуться. — От тебя несет виски. Утопил свои буржуазные предрассудки?

— Немножко выпил, что тут дурного? — с раздражением ответил он, злясь на себя за извиняющийся тон. — А сама-то?

Она рассмеялась.

— Иначе я не вынесу, когда ты до меня дотронешься.

— Какая же ты жестокая стерва.

— Именно это тебе и нужно. — Она потянулась, как кошка. — Любишь, когда тебя наказывают. Знаю я вас, интеллектуалов. Повидала в свое время.

— В свое время!

— Не повышай голос. Помни о портье и соседях.

— Черт с ними! Сколько тебе лет, а? Семнадцать? — Он усмехнулся.

— Я старше, чем выгляжу, — ответила она. — Прожила достаточно, чтобы знать все о таких, как ты. Вы — жертвы, все до одного.

Ее насмешки прикрывали ненависть.

— Замолчи.

— Разумеется. Ты ведь за это мне платишь? Хочешь, закричу ближе к концу?

— Замолчи!

Он схватил ее за руку и сдернул с кресла. Тонкие косточки под кожей сдвинулись, и он понял, что ей больно. Но она все равно улыбалась. Что бы он ни делал, контроль оставался за ней. Он завел ее руки вверх, за голову, грубо толкнул на кровать; собственная жестокость причиняла ему страдание и доставляла наслаждение. Она упала грациозно, как кошка. Вообще-то он никогда не видел ее другой, ее движения всегда были полны природной грации — еще один способ дразнить его.

— О… — Он выдохнул ее имя. — Прости. Я так люблю тебя! Пожалуйста…

Мольба замерла на его губах. Эта девочка могла делать все, что ей угодно, могла уничтожить или возродить его в мгновение ока.