Эти трое уже почти добрались до конца долгого спора по поводу денег. Один из них был с Хиоса; оливковую бледность и иссиня-черную бороду унаследовал он от мидийских оккупантов, давно обосновавшихся на острове. Другой — иллириец, из тех мест, что возле границы с Линкестидами. Третий — хозяин — был афинянин; волосы собраны в узел над лбом, а лицо слегка подкрашено.

Четвертый сидел, опершись на спинку кресла и положив руки на сосновые подлокотники, в ожидании пока эти трое закончат свой торг. На лице его было написано, что терпеть всё это — часть его миссии. Светлые волосы и борода чуть отдавали в рыжину; он был с северной Эвбеи, где издавна торговали с Македонией.

На столе лежал восковый диптих и стилос: с одной стороны острый — писать, — а с другой лопаточка, стирать всё написанное в присутствии всех четверых, чтобы каждый знал, что следов не осталось. Афинянин взял стилос и стал нетерпеливо постукивать по столу, потом по своим зубам.

— Все эти дары — они отнюдь не последние знаки дружбы Дария, — сказал хиосец. — Геромен всегда может рассчитывать на место при дворе.

— Он хочет возвыситься в Македонии, а не в изгнание бежать, — возразил иллириец. — Я полагал, все это понимают.

— Разумеется. Мы уже согласовали щедрый задаток… — Хиосец глянул на афинянина, тот чуть кивнул, прикрыв веки. — А основная сумма поступит после восстания в Линкестиде, как договорено. Но мне не нравится, что его брат, вождь, согласился на это. Я обязан настаивать на оплате по результату…

— Резонно, — перебил афинянин, вынув стилос изо рта. Он слегка шепелявил. — Но давайте предположим, что это всё уже улажено, и вернемся к человеку, который значит больше всех остальных. Мой доверитель желает, чтобы он выступил именно в назначенный день.

При этих словах эвбеец тоже склонился над столом, как и все остальные.

— Ты уже говорил об этом, — сказал он. — А я ответил, что в этом нет никакого смысла. Он всегда рядом с Филиппом, он вхож в царскую спальню. У него может быть гораздо лучший шанс и дело сделать, и уйти. Вы слишком много от него требуете.

— Согласно моим инструкциям, — афинянин снова застучал стилосом по столу, — день должен быть именно тот. Иначе мы не станем давать ему убежище.

Эвбеец стукнул кулаком по столу, который и без того плясал. Афинянин протестующе прикрыл глаза.

— Но почему? Ты можешь сказать, почему?!

— Да, почему? — поддержал его иллириец. — Геромену это не нужно. Он будет готов в любой момент, как только новость дойдет до него.

Человек с Хиоса поднял темные брови:

— Моему хозяину любой день годится. Достаточно того, чтобы Филипп не пошел в Азию. Почему ты так настойчиво цепляешься за дату?

Афинянин поднял стилос за оба конца, оперся на него подбородком и откровенно улыбнулся.

— Во-первых, потому, что в тот день все вероятные претенденты на трон и все партии будут в Эгах. Будут в обрядах участие принимать. Никто из них не сможет избежать подозрения; они станут обвинять друг друга — и, скорее всего, передерутся, а это нам весьма полезно. Во-вторых… Я думаю, моему доверителю можно простить маленькую слабость. Ведь это увенчает дело всей его жизни; если вы хоть что-нибудь о нем знаете — вы меня поймете. Он находит уместным, чтобы тиран всей Эллады был низвергнут не как-нибудь во тьме ночной, когда ковыляет с перепоя к себе в постель, а на самой вершине, на самом пике гордыни своей! Если позволите, тут я ним вполне согласен.