Изменить размер шрифта - +
Трудно было представить, что царь с Атталом могут хвастаться таким делом даже с глазу на глаз, меж собой, а уж тем более в компании. Но ты ж лучше кого другого знаешь, что с ними делает бурдюк.

Павсаний впился в дерево побелевшими пальцами.

— Он пообещал мне, восемь лет назад, что никогда не позволит говорить об этом в его присутствии!.. Только это меня удержало от мести. Он это знает, я ему сказал тогда!

Он своей клятвы не нарушил, — кисло улыбнулся Хиракс. — Он не позволял никому говорить. Он сам говорил. Благодарил Аттала за услугу. А когда Аттал попытался ответить — зажал ему рот, и оба смеяться начали. Теперь я понял, почему смеялись.

— Он клялся мне потоком Ахерона, — почти прошептал Павсаний, — что заранее ничего не знал…

Диний покачал головой:

— Хиракс, я беру свои слова назад, забудь что я тебя упрекал. Раз уж знают многие — лучше чтобы Павсаний от друзей это услышал.

— Он мне сказал тогда, — прохрипел Павсаний, — через несколько лет, видя тебя в почете, все начнут сомневаться в этой истории, а потом и вовсе забудут…

— Клятвы мало чего стоят, если люди чувствуют свою безнаказанность, — сказал Диний.

— Атталу ничто не грозит, — небрежно заметил Хиракс. — Он будет с войсками в Азии, его не достанешь.

Павсаний напряженно смотрел мимо них, на гаснущую, красную головню в очаге. И обратился, вроде, тоже к ней:

— Неужто он думает, что теперь слишком поздно?

 

— Если хочешь, можешь мое платье посмотреть… — предложила Клеопатра.

Александр пошел за ней в ее комнату, где оно висело на Т-образной подставке: тонкий шафрановый лён, украшенный цветами из драгоценных камней. Её-то не в чем винить, да и разлука скоро… Он погладил её по спине. Несмотря ни на что, предстоящие торжества её манили; побеги радости пробивались из неё, как зелень на выжженном склоне; она начала осознавать, что скоро станет царицей.

— Посмотри, Александр!

Она подняла с подушки свадебный венок — пшеничные колосья и побеги оливы из тонкого золота — и пошла к зеркалу.

— Стой! Не примеряй, это плохая примета!.. Но выглядеть ты будешь прекрасно.

Она слегка похудела в последнее время, и обещала стать интересной женщиной.

— Надеюсь, мы скоро поедем наверх, в Эги. Я хочу посмотреть, как украшают город; когда соберутся все эти толпы — там уже не погуляешь… Ты слышал, какой будет процессия к театру, на посвящение Игр? Всем двенадцати Олимпийцам их посвятят, и статуи понесут…

— Не двенадцать, а тринадцать понесут, — сухо сказал Александр. — Двенадцать Олимпийцев и божественного Филиппа. Но он скромный, его статуя пойдёт последней… Слушай! Что это за шум?

Они подбежали к окну. Подъехавшие слезали с мулов и строились по ранжиру, чтобы идти во дворец. На всех были лавровые венки, а главный держал в руках лавровую ветвь.

— Мне надо вниз. — Александр соскользнул с подоконника. — Это глашатаи из Дельф, с оракулом про войну.

Он быстро поцеловал сестру и двинулся к двери. Ему навстречу входила мать.

Клеопатра заметила, как мать смотрит на сына, мимо неё, и в ней снова шевельнулась давняя горечь… А Александр сразу узнал этот материнский взгляд: она звала его в какую-то тайну.

— Я сейчас не могу, мам. Глашатаи из Дельф приехали. — Увидев, что она собирается заговорить, он быстро добавил: — У меня есть право там быть. И нам с тобой не надо, чтобы об этом забывали. Верно?

— Да, конечно. Тебе лучше пойти.

Она протянула к нему руки; но когда он поцеловал ее — начала что-то шептать.

Быстрый переход