Владу казалось, что прошло ужасно много времени. На самом деле в дворницкой он был всего десять минут. За это время успел отказаться от чая — Федюша, кажется, обрадовался, что не надо возиться с примусом, — сжато рассказать о случившемся, попросить помощи и получить мягкий, но решительный отказ. Надо было вставать, прощаться и мчаться к Ворожее, пусть выцарапывает всеми силами некроманта из столицы, Сибири, Дальнего Востока, да хоть из Австралии. В крайнем случае, решил Влад, сам займусь, а Ворожея пусть расхлебывает.

Но на что-то он надеялся, потому и не уходил, разглядывал картины, оценивал обстановку и пытался разглядеть в этом седовласом скелете прежнего Федьку Мертвяка. Пока не получалось.

Что ж с ним делали в этом Девятом бастионе? Хотя этого лучше не знать.

В интернате он начал сходить с ума. Влад раза два крепко бил директорских подлиз, вздумавших издеваться над перепуганным парнишкой. Дружбы у них с Мертвяком так и не вышло, мало желания дружить с тем, от кого мертвечиной несет. Но у юного Владислава чувство справедливости было обостренным, он физически не выносил, когда издевались над слабым.

Потом приступ накрыл Федьку в присутствии комиссии, а в компанию заматерелых педагогических тетушек, прикормленных дирекцией, в тот раз затесалась новенькая, неглупая и не растратившая совесть. Поднялся скандал, в тот же день Федьку увезла бригада медиков — «в психушку», как злорадно сообщил кто-то из битых Владом. Воронцов слышал, как бывший среди медиков знающий мрачно произнес:

— Такой талант загубили, скоты! — и добавил нецензурное.

Через неделю в интернате появилась другая комиссия, кончилось дело тем, что он оказался в училище, а интернат и вовсе, что было с ним связано, старался вспоминать пореже.

Мертвяк, похоже, искренне радовался Владу. Но уступать не собирался.

— Ты хоть можешь объяснить, почему? — спросил Владислав.

Федюша устремил на него взгляд единственного глаза.

— Да что тут объяснять, Воронец. Поганое это дело — мертвых тревожить.

— Еще поганее — живых убивать. А погибнут многие.

— Есть вещи похуже смерти, — ответил Мертвяк, — там они пусть свободными будут.

— Вот и освободи парня, — посоветовал Влад.

Федюша покачал головой:

— Помолиться — помолюсь. А то, о чем ты просишь, — не по-божески.

Влад начал закипать. Вот из-за этого он в свои тринадцать снял крест и не выбросил его к черту лишь потому, что крестную любить не перестал. Живо вспомнились поджатые теткины губы: «Мне не в чем себя упрекнуть. Я не знаю, как воспитывать детей с твоими способностями, поэтому доверяю специалистам». Тетя была образцовой христианкой. И речи ксендза, нудно и долго объяснявшего, что и гибель родителей, и заточение в интернате — посланные Господом испытания и лишь неблагодарный гордец может протестовать и злиться… Какое отношение все это имело к доброму Богу Полины Станиславовны, он так и не понял.

— Федь, — Владислав попытался взять себя в руки и воздержаться от грубостей, — ты что несешь? Какое «не по-божески»? У вас митрополит из знающих…

— Владыка Владимир — ясновидец, — возразил Мертвяк, — это ничего. Ясновидцы к Господу нашему на поклонение пришли, — он кивнул на картину, изображавшую трех царей. — Не буду я этого делать, Воронец, не проси.