– Нет, не забыли. Они в курсе. А также в курсе размера моей низкой заработной платы и отсутствии личной жилплощади. Но самое главное даже не это.

– А что же?

– Андрюшка не обычный ребенок. Он ребенок, перенесший физическую и психологическую травмы. Ему необходимо длительное лечение и помощь психолога. По мнению опекунского совета, он должен воспитываться в полной семье. В семье, где есть мать и отец. Где есть все условия для его здорового и полноценного развития.

– Но ведь ты же и есть психолог! И ты его любишь! Какого рожна им еще надо то?!

– Увы, но это не аргумент, и я их понимаю. Им нужны гарантии, что ребенок будет социально защищен не на один год, и не на два.

Папа молчит, я тоже. Мы обмениваемся улыбками – грустными и в то же время проникновенными. Это очень важно – увидеть на лице родного человека вот такое участие.

– Света, ты же понимаешь, что всегда можешь вернуться ко мне на работу.

– Понимаю, пап, но сейчас не могу. Я должна видеть Андрюшку каждый день, а он – видеть меня. Знать, что я рядом и не исчезну однажды, так ему легче. Знал бы ты, как тяжело он меня отпускает. Ни о чем не просит, просто молчит, но это его молчание…

У меня не получается договорить. Ком перехватывает горло, и я отворачиваюсь.

– Давай завтра поговорим, – только и прошу.

– Светочка, дочка, ты только не расстраивайся! – папа встает и опускает ладони на мои плечи. – Я что нибудь придумаю! Завтра же поговорю со своим юристом. В конце концов, я могу перевести на тебя часть бизнеса. Уверен, мы найдем выход!

– Это не решит проблему полностью, а скорее ее усложнит. Опять встанет вопрос о работе в детском доме. О моем времени и невозможности уделять Андрюшке достаточно внимания. Да и процесс этот не быстрый, а мальчику нужна операция уже сейчас. Была нужна еще год назад.

Я целую отца, прежде чем уйти.

– Пап, твоя старшая дочь давно выросла. Я не могу вечно перекладывать свои проблемы на твои плечи. А Андрюшка… – вздыхаю. – Если я хочу стать для него мамой, если хочу семью, я должна сама найти выход, понимаешь?

Уже немногим позднее, когда я лежу в своей постели и смотрю телевизор, звонит Рыжий – мой школьный приятель и сосед по дому Виктор Артемьев. Он с семьей живет двумя этажами выше, я крестила их с Таней девочку, и питаю к этим людям нежные чувства.

Поздний звонок не напрягает, мы иногда созваниваемся, а сегодня я сама попросила друга перезвонить позже.

– Привет, Уфимцева! Ну как ты? Как прошел день?

Я берусь за пульт и приглушаю звук в телевизоре.

– Привет, Вить. Слушай, давай без официоза, а то настроения нет – день был сложным.

Артемьев понимает меня с полуслова.

– Света, ты подумала над моим предложением? Я по прежнему считаю, что это хороший вариант. Почему бы не рискнуть? К следующему заседанию суда у тебя на руках уже будет свидетельство о браке. У опеки просто не найдется причины для отказа. Шибуев у нас не просто по жизни красавчик, он врач хирург с отличными перспективами и известной фамилией. Девяносто процентов из ста, что для вас с мальчиком всё решится положительно.

– Да, я подумала, Вить.

На самом деле, об Андрюшке Сомове до недавнего времени знала только моя семья. И я не планировала никого посвящать в свои планы, пока не узнала, что мне отказано в усыновлении. А когда узнала, вдруг нахлынуло отчаяние. Именно в тот момент я и позвонила Витьке – не знаю, решилась бы позвонить другу пятью минутами позже, но в тот миг словно колпаком безысходности накрыло. Если бы услышала мамин голос, просто разревелась бы.

Я знала Артемьева двадцать лет, когда то в начальных классах совала его головой в снег и мутузила сумкой.