Изменить размер шрифта - +
В то лето он не знал себе равных. Образованность, фантазия — все шло в дело. Фраза из Музиля для объяснения того, в какое смущение поверг его какой-то ее привычный жест, увековечивала это смущение, делая достойным воспоминаний. Цитата из малоизвестного древнегреческого поэта была призвана выразить его желание, изваять его страсть из плоти божественного глагола. Элегическая строфа Вергилия описывала радость от их прогулки в ландах, поросших желтым утесником. Бодлеровская строка возвещала конец лета, мрачную сладость наступающей осени и неутоленной любви.

Да, неутоленной. Адриана с удовольствием слушала его, улыбалась его находкам, несколько раз доверила ему ладонь, когда они бродили по пенистой кайме прилива, и дважды позволила коснуться губ, но лишь слегка, как бы присыпая его рану запекшейся на них морской солью, но отнюдь не теряя головы. Напротив, именно в то лето Марк Лилиенталь наконец недвусмысленно получил права на нее.

Беатрис посматривала на Эли, подмечая, как по его лицу бегут какие-то неясные тени. Ей хотелось узнать, что за тайны связаны с фотографией, способной вызвать у Эли и у ее отца столь сильные, хотя и несхожие эмоции.

Фото появилось неделю назад, и с тех пор Беатрис каждый день прокрадывалась посмотреть на него. Вообще-то она любила отдохнуть с книгой в руках, вытянувшись на узкой отцовской кровати: ее нежила смутная, но блаженная мысль, что никогда ни одна женщина не прилегла на это монашеское ложе, не заснула на нем. Неотчетливость ее радости объяснялась не расплывчатостью каких-то догадок, а напротив, вполне осознанным нежеланием углубляться в их анализ, вытаскивать что-либо на свет божий. Быть может, она опасалась пролить слишком яркий свет на собственные чувства по этому поводу. А потому туманность полуневедения ее вполне устраивала.

Она — единственная женщина, касавшаяся этой постели, вот и все.

Беатрис вернула фотографию на прежнее место.

— Вот видишь, — победоносно заключила она, — тот же тип, что и у тебя на карточке. Но увязался-то за мной другой. Не знаю, кто он, просто бабник или что-нибудь похуже, но именно его я видела рядом с тобой по телику!

Эли ничего не понял, она принялась объяснять, однако все запуталось еще больше, и Беатрис не на шутку разозлилась. Но наконец все встало на место. Он понял, что речь идет о мотоциклисте, который следовал за ним до Монпарнасского кладбища. Сам Эли не видел его лица, а телеоператор, стало быть, ухватил его в кадр. Значит, вот на кого она наткнулась вчера у лифта.

Почему же сам он не видел лица боевика? Ах да, спор с отцом отвлек его от телехроники.

Когда они выяснили все это, зазвонил телефон.

Беатрис сняла трубку и испустила радостный вопль:

— Марк? Это просто гениально! Ты звякнул раньше, чем обычно! А тут как раз Эли!

 

Из романа Хемингуэя «Райский сад», который читал Марк Лилиенталь, выпал листочек бумаги.

Он подобрал его как раз в тот момент, когда стюардесса компании «Дельта Эрлайнс» объявила, что самолет вот-вот приземлится в бостонском аэропорту.

Марк узнал почерк Фабьены. И текст тоже. Его сердце снова гулко забилось, как когда-то.

To была их первая ночь в гостинице «Пилигрим» на Оленьем острове. Двенадцатого декабря, в пятницу. Расслабившись, Фабьена погрузилась в волну зыбких ощущений и неуверенно скользила и плыла — сказывалась разница в часовых поясах, о чем предупреждал ее Марк Лилиенталь.

В Нью-Йорке ей пришлось переехать из одного аэропорта в другой, чтобы пересесть на рейс 528 на Бостон. Но все оказалось прекрасно организовано. Ее поджидал лимузин, шофер с посеребренными висками вовсю пыжился, видом и выговором пытаясь походить на зажиточного английского джентльмена.

В аэропорту «Ла Гуардиа» при регистрации Фабьене передали еще одну весточку от Марка, в придачу ко второй книге — «Райскому саду» Эрнеста Хемингуэя.

Быстрый переход