— Даниель! Мы пойдем вместе… Оба… Пусть это вне закона, плевать я хотел!..
Но Лорансон и не думал спорить:
— Слушай, старичок! Улица Кампань-Премьер, дом 13, пятый этаж, квартира «А»… Они должны были ее очистить, бежать… Но вряд ли успели убрать труп Гомес-Кобоса… В стенном шкафу спальни… Его пристрелил я, не надо искать далеко… Но главное не в этом… В одном из ящиков секретера должна лежать рукопись…
Он помедлил секунду.
— … моего отца… К тому же твоего друга, Мишеля Лорансона… Помнишь? Его подарок к моему совершеннолетию…
Он засмеялся.
— Его завещание… Забери его, я тебе его дарю… «Heimkehr», помнишь? Вот и я вернулся домой… Для того же самого, старичок… Чтобы умереть… Нет другого решения… Иного выхода…
И он быстро опустил трубку.
Фабьена Дюбрей ожидала его в прихожей.
— Идете со мной? — спросил Даниель. — Предлагаю эксклюзив: возвращение Нечаева. Последнее интервью Фредерика Лашеноза, иначе: Даниеля Лорансона… Или наоборот, какая разница! Исповедь бывшего террориста накануне смерти!
Они вышли вместе. Вероника увидела, как они оба бегут по аллее к шоссе.
В Асконе, когда Жюльен Сергэ поднялся в комнаты, заранее снятые им для себя и Беттины, подруги как раз пили чай.
На столе стояла чашка и для него.
— Ваш разговор по телефону завершился удачно? — спросила Анна, намазывая для него маслом тост.
— Как нельзя удачнее! Убийство, несколько покушений в перспективе и воскрешение покойника.
— Ну, нас может заинтересовать только воскрешение! — захлопала в ладоши Анна. — Все остальное так банально…
Ни одна женщина до сего дня не доставляла ему столько наслаждения, сколько Анна во время их послеобеденной сиесты, отданной милому распутству. Но при всем том она вовсе не нравилась ему. Он даже не испытывал к ней обыкновенной симпатии. И она заставила его испытать блаженство на глазах Беттины. К тому же при ее сообщничестве: взгляд любимой женщины, ее руки, губы — все участвовало в этой странной игре. Прежде он и помыслить не мог о чем-то подобном.
— Мне по душе здравомыслие твоей подруги. — обратился он к Беттине. — Оно нравится мне почти так же, как и та адская пещь, что, как мы оба теперь знаем, полыхает у нее между ног.
— Вы сожалеете о случившемся? — с чувственным вызовом в голосе спросила Анна.
Он склонился к подругам, поцеловал обеих и провел руками по их грудям и животам, легко доступным под пеньюарами.
— Вовсе нет, — твердо сказал он. — Ни о чем я не жалею… Разве что об одном: я слишком поздно открыл, что наслаждение и любовь не всегда связаны воедино…
— Но это и есть любовь! — воскликнула Беттина.
Жюльен разделся, чтобы чувствовать себя свободнее, притянул к себе Беттину, властно охватив пальцами ее затылок, и впился губами в ее губы.
Анна, это темноволосое божество, подошла к ним, коснулась опытной и нежной рукой Беттининых плеч, ее спины цвета светлой слоновой кости, гибкой талии.
— Любовь? — спросил он. Что-то горестно оборвалось в нем, где-то в самых глубоких тайниках естества, но, к его удивлению, от этого стало несказанно хорошо.
— Все одно, — немногословно подытожила Анна.
Она отстранилась от Беттины и прижалась к нему.
От ее губ пахло гарденией.
Все случилось самым естественным образом, словно все они играли в какую-то игру, импровизировали, участвовали в спектакле, где правила игры видоизменялись по мере того, как развивалось действие. |