Но ненадолго. Жюльен Сергэ тут же взял ее к себе.

За несколько месяцев Фабьена выдвинулась в редакции на одно из первых мест и вела культурные полосы — причем без всяких интриг или подсиживаний. И даже не переспав ни с кем из начальства. Это было своего рода чудо.

— Ну? — спросила она Пьера Кенуа.

Пьер наслаждался кофе. Фабьена дивно варила кофе по-итальянски.

— Мне надо срочно связаться с Жюльеном!

Он поставил чашку.

— Я только что звонил его жене, разбудил ее. Она никак не врубалась. У нее, кажется, уже полное размягчение мозгов… Плела мне какую-то чушь сонным голосом. Что Жюльен в Гренобле, на коллоквиуме по частному телевидению. Но в Гренобле он был неделю назад… Из этого я вывел, что наш друг в бегах… И, как всегда, только ты одна знаешь, где он на самом деле!

В его тоне чувствовалась ревность. Фабьена взглянула на часы.

— В данный момент Жюльен находится в воздухе и летит в Женеву… Не в Гренобль, а в Женеву… И действительно на коллоквиум. Только не по частному телевидению, а по терроризму.

— В самый раз! — воскликнул Кенуа.

Фабьена наконец заинтересовалась:

— Что ты имеешь в виду?

— А когда он назад?

— Не сразу. После сегодняшнего коллоквиума он, как ты выражаешься, дня два будет в бегах. В итальянской Швейцарии…

— Со своей Беттиной?

Она не ответила. Это и так было ясно.

— Ты можешь с ним связаться? — с напором спросил Кенуа.

— Как всегда, — ответила она с некоторой язвительностью. — В двенадцать можно позвонить в Женеву… Вечером в Аскону… Завтра в Лугано…

— Ты точно с ним не спишь?

— Если бы я с ним спала, то, уж будь покоен, он бы сделал так, чтобы я не знала, где его искать.

Оба рассмеялись.

— Ты себя недооцениваешь! — воскликнул Пьер. — Ты все-таки чуть получше будешь, чем наша бедняжка Анжельс!

В шестьдесят девятом, охваченный народническим пылом тех лет, Жюльен Сергэ бросил Государственную школу администрации и прочие буржуазные соблазны и отправился на север Франции просвещать пролетариат. Там он встретил и не раздумывая взял в жены молодую активистку текстильного профсоюза Сюзанну Анжельс. Она пленила Жюльена нездоровой бледностью и угловатостью представительницы угнетенных слоев в сочетании с пламенным ораторским даром, творившим чудеса на профсоюзных собраниях.

Пьер Кенуа, который с мая шестьдесят восьмого благоговел перед Сергэ, хотя и был на шесть лет его старше, пытался отговорить его от этой брачной авантюры, по его глубокому убеждению, бредовой и обреченной на полный крах. В отличие от своего друга, он действительно происходил из рабочих и мог только поражаться выбору Сергэ. «Да ты посмотри на нее хорошенько, Жюльен! Она же убогая, страшненькая! Можешь отрезать мне член, если я окажусь неправ, но с ней наверняка будет тоска в постели… Знаешь этот тип девиц с мигренями, у которых месячные длятся по восемь дней?»

Иногда Кенуа ставил вопрос шире, пытался обобщать. «Мечта настоящего прола, Жюльен, единственная, заветная, поверь моему многолетнему опыту, это вырваться из рабочей среды… Предать ее и никогда не вспоминать! Или сообща уничтожить путем социальной революции. А ты, лопоухий, не только сам рвешься в рабочую среду — ты еще ладно, ты ведь, гад, можешь в любой момент отвалить, — но еще и хочешь жениться на самой тупой телке, какую когда-либо порождал самый отсталый рабочий класс Рубе-Туркуэна! Ты за это дорого заплатишь, старик!»

И Сергэ действительно заплатил дорого.