Прозвенел звонок кондуктора, поезд дал прощальный гудок и тронулся. Поплыли мимо окон городские улицы, а потом и окраины Москвы, и Лида, отвернувшись от неприязненной соседки, пыталась удержаться от слез. Кто знает, надолго ли покидает она старинную русскую столицу, в которой прожила всю жизнь? Кто знает, что ждет ее на новом месте? Поладит ли с дядюшкой, а главное, с его супругой? Ведь если такова с ней горничная, то какова же будет госпожа?

Раньше, узнав, что Авдотье Валерьяновне недавно исполнилось двадцать два года (то есть она была всего лишь на пять лет ее старше), Лида радовалась и надеялась, что подружится с такой молодой тетушкой. Однако пока непохоже было, что та хочет подружиться с племянницей, судя по манерам ее горничной и этому приказу ехать в унизительном третьем классе. Или дело в ее скупости? Неужели она полагала, что богатая племянница ее мужа не вернет деньги за проезд? Но это же смешно!

Чтобы немного отвлечься, Лида окликнула кондуктора, который помог ей достать из сетки корзиночку с припасами, и с удовольствием съела сдобную булку с маком (а потом и другую, ибо отсутствием аппетита никогда не страдала), запивая горячим чаем из большой фляги, укутанной в шерстяной платок. Она знала, что на некоторых станциях уже открыты недурные привокзальные буфеты, да и местные жители приносят к вагонам разнообразную еду, а все же решила запастись своей любимой сдобой с маком от Филиппова, чья семейная булочная на Тверской улице была необычайно популярна уже полвека, не меньше. Слишком уж недолго стояли на станциях поезда, а выскакивать, разыскивать какого-нибудь торговца почище, потом второпях жевать, косясь на поезд – не тронулся ли? – не хотелось. Да и неведомо, вернется ли когда-нибудь Лида в Москву, неведомо, отведает ли когда-нибудь еще столь полюбившихся ей филипповских лакомств, печально размышляла Лида, уплетая вторую булочку. Аппетит у нее всегда возрастал от переживаний, а сейчас, на крутом повороте судьбы, переживать все-таки было о чем…

Сладкие маковые булочки и в самом деле помогли Лиде успокоиться, и мысли ее приняли иное направление. Может быть, миролюбиво подумала девушка, Авдотья Валерьяновна, которая выросла в деревне и мало что успела повидать в жизни, просто чересчур доверилась своей опытной и самовольной горничной? Что, если пренеприятнейшая Феоктиста посвоевольничала и, взяв для Лиды самые дешевые билеты вместо самых дорогих, просто положила бы разницу в карман? В таких подозрениях не было ничего удивительного, потому что все знали, насколько разболтались слуги, получив вольную. Если раньше они пеклись о господском добре даже больше, чем о своем собственном, то теперь не стеснялись запустить руку в господский карман. Вероятно, и Феоктиста такая же! Открыть ли тетушке глаза на неприглядное поведение ее горничной или промолчать? Лида призадумалась. Вроде бы и надо, однако же вдруг Авдотья Валерьяновна окажется крутого нрава и скорой на расправу? Как ни противна Феоктиста, а все-таки ее жалко…

Так и не придя ни к какому решению, Лида вынула из саквояжа и открыла изрядно затрепанную, зачитанную до дыр и заботливо одетую в коленкоровую обложку любимую книжку – пушкинского «Евгения Онегина». Собственно говоря, Лида знала этот чудесный роман наизусть и сейчас почти не глядела на страницы, едва слышно бормоча:

Окажется ли Березовка хоть отчасти похожей на картину, нарисованную Пушкиным и ставшую для Лиды чем-то вроде путеводителя в ее новой жизни?

– Приют задумчивый дриад… – рассеянно пробормотала она восхитительные строки, но мысли ее были далеки от этих существ, созданных воображением античных сказителей. Она едет в Березовку не как Евгений Онегин – она окажется там на положении Татьяны: девушки, мечтавшей о любви и наконец-то влюбившейся. Лида тоже мечтала о любви, а потому не могла не задумываться о том, что за соседи окажутся у дядюшки.