Генрих закрыл глаза. Ему наконец удалось заставить ее замолчать. Теперь он был рад вдвойне, что не может видеть ее лица. В комнате было темно. Он не смог бы вынести выражения ее глаз сейчас, когда она сполна узнала всю меру тяжести содеянного им зла.

– Сури и меня – был еще один мальчик, чуть постарше меня годами – посылали иногда вспугнуть дичь. Или выманить несчастную жертву из дома и привести на заклание. Я пытался спасать их, когда мог. Однажды я спрятал мальчишку на дереве, Сури знал, но не выдал меня. Его забавляло, когда Тару и его банда ездили кругами в поисках мальчишки, в то время как он скрывался прямо у них над головами.

– Сури? Значит, этот мальчик был таким же жестоким, как все остальные? – прошептала Дженова, до боли стиснув его пальцы.

– Он был одним из них. Они звали его Сури, Мышь, потому что он был маленьким и тихим. Он приходился Тару сыном. Его родила ему одна из деревенских женщин, которую держали в Шато-де-Нюи для его утех. Сури был зачат во зле и вскормлен на убийстве. Чего можно было от него ожидать? И меня доставили в Шато-де-Нюи специально, чтобы составить Сури компанию. Он хотел кого-то своего возраста, чтобы было с кем играть. Тару слышал обо мне от моей матери, и она дала ему разрешение меня взять. Как это было мило с их стороны обо всем договориться за моей спиной, тебе не кажется?

– О, Генри!

– Мой друг Сури был не таким, как я. Ему не надо было притворяться, что ему нравится охота. Он обожал ее. Его глаза горели жаждой крови. В его жилах текла кровь Тару.

Дженова долго молчала.

– Зачем… зачем граф Тару творил подобные вещи? Что двигало им, когда он… он…

– Он получал от этого удовольствие, – тихо пояснил Генрих.

Он снова закрыл глаза, но страшная картина перед его мысленным взором не исчезла. Темные деревья, лунный свет, бегущая жертва, прерывистое дыхание, рев и крики охотников, истошный лай собак. Потом пронзительный визг и мертвая тишина.

И постоянное сомнение внутри, ужасный страх: что, если он один из них?

Генрих прикрыл лицо рукой.

– Господи, – прошептал он. – Я столько раз наблюдал, как они убивают, и ничего не сделал.

Дженова не ответила. Этого следовало ожидать. Вероятно, она предпочла бы, чтобы он ушел. Ей нужно думать о судьбе сына. Ане о злосчастной судьбе Генриха. Но, прежде чем уйти, он расскажет ей все до конца. Осталось совсем немного.

– Там была одна девочка. Юная, прелестная, невинная. Она напомнила мне тебя. До этого момента я мог продолжать в том же духе, но видеть ее… знать, как должна была сложиться моя жизнь… мне наступил конец, Дженова. Я попытался спасти ее, но Сури решил, что хочет посмотреть, как она будет мучиться. Ему нравилось причинять боль. Нравилось слышать женские вопли. После этого я… будто тронулся умом. Я пробрался в логово Тару. Они все находились там, пьяные, насытившиеся убийством этой невинной бедняжки. В комнате было полно всякого оружия. Не помню, что попалось мне под руку, но действие оно произвело страшное. Я ударил его изо всей силы, брызнула фонтаном кровь. Он с рыком поднялся на меня, и я нанес второй удар. Потом еще и еще.

Генрих судорожно вздохнул, словно готовился к худшему.

– Как мне стало хорошо, Дженова! Я наносил ему удары и смеялся. Некоторые из них начали просыпаться, и мне пришлось крошить и их. Это мне понравилось еще больше. Я понял, что они превратили меня в одного из них. Я тоже стал убийцей.

Дженова издала какой-то странный звук, похожий на выражение отвращения. Но он заставил себя продолжать. Почти все, сказал он себе в отчаянии.