Едва отъехали — на углах уже зажигались фонари, люди начинали выходить на улицу, в прохладу, — шофер сказал:

— Сзади за нами идет «наружка». Я на самом деле сожалею, сеньоры.

Антонио с облегчением кивнул. Наконец-то нелепая поездка без цели подошла к концу. Лучше умереть, отстреливаясь, чем сдохнуть, как парочка недоумков. Они обернулись. Два зеленых «Фольксвагена» ехали за ними, метрах в десяти.

— Так не хочется умирать, сеньоры, — взмолился таксист, отчаянно крестясь. — Ради Пресвятой Девы, сеньоры!

— Ладно, давай, как угодно, но езжай к парку, высадишь нас на углу, около скобяного магазина, — сказал Антонио.

Движение было плотным. Шофер изловчился и вырулил между автобусом — люди висели гроздьями в дверях — и грузовиком. Резко тормознул в нескольких метрах от огромного стеклянного фасада скобяного магазина «Рейд». Сжимая пистолет, Антонио выпрыгнул из такси и только тут увидел, что парк сиял огнями, точно приветствовал их. У стен толпились чистильщики ботинок, бродячие торговцы, наперсточники, бродяги и нищие. Пахло фруктами и жареной едой. Он обернулся поторопить Хуана Томаса, тот, полный и усталый, не поспевал за ним. В этот миг позади них раздались выстрелы. Толпа взорвалась криком; люди кинулись врассыпную меж автомобилей, машины наезжали на тротуар. Антонио услышал истерические вопли: «Сдавайтесь, сволочи!», «Вы окружены, идиоты!». Увидев, что Хуан Томас, выдохшись, остановился, Антонио тоже остановился и начал стрелять. Он стрелял наугад, потому что calies и полицейские прятались за «Фольксвагенами», перегородив улицу; движение остановилось. Он видел, как Хуан Томас рухнул на колени, видел, как он поднес револьверное дуло ко рту, но выстрела не услышал — автоматные очереди прошили его. Но он был еще жив. «Я еще не умер, черт подери, еще не умер». Он успел разрядить весь барабан и, уже лежа на земле, все старался попасть рукою в карман, достать стрихнин. Проклятая рука не слушалась. Да и не нужно, Антонио. Он видел сверкающие звезды наступавшей ночи, видел улыбающееся лицо Тавито и снова чувствовал себя молодым.

— Какого черта мы тут стоим! — вспылил Педро Ливио Седеньо. — Без четверти десять. Он уже не приедет!

И он сжал так, будто хотел расплющить, полуавтоматический карабин М-1, стоявший у него меж колен. Педро Ливио были свойственны вспышки ярости; плохой характер испортил ему военную карьеру, из армии его выгнали в капитанском чине. К тому времени, когда это случилось, он уже понял, что своим характером приобрел себе столько врагов, что ему никогда не подняться по служебной лестнице. Армию он покинул с грустью. Он окончил военную академию в Соединенных Штатах, и окончил блестяще. Однако его нрав — он вспыхивал, как факел, если кто-то называл его Негром, и лез в драку по любому поводу — тормозил его продвижение в армии, несмотря на великолепный послужной список. Его выгнали за то, что он выхватил револьвер, когда генерал принялся отчитывать его, офицера, за слишком свойские отношения с солдатами. Однако тем, кто его знал, как его товарищ по нынешнему ожиданию Уаскар Техеда Пиментель, было известно, что за внешней резкостью скрывается человек добросердечный, способный плакать навзрыд — он это видел своими глазами — по убитым сестрам Мирабаль, с которыми даже не был знаком.

— Нетерпение убивает Негра, — попытался пошутить Уаскар Техеда.

— Сам ты негр, твою мать.

Техеда Пиментель постарался засмеяться, однако грубость товарища его огорчила. Педро Ливио неисправим.

— Извини, — услышал он почти тотчас же. — От проклятого ожидания нервы — в клочья.

— Всем несладко, Негр.