— Кажется, стреляют, Педро Ливио?

— Да, да, стреляют. Это — они, черт возьми! Жми, Уаскар, жми!

Его уши умели различать выстрелы. То, что сейчас пропороло ночь, были очереди из карабинов Антонио и Амадито и револьверные выстрелы Турка, а возможно, Имберта; это радостно взбодрило его, измученного ожиданием. Олдсмобиль уже мчался по шоссе. Педро Ливио высунулся в окошко, но не увидел ни «шевроле» Козла, ни его преследователей. Но за поворотом вдруг возник Меркьюри Эстрельи Садкалы, и тут же фары олдсмобиля высветили худое лицо Фифи Пасторисы.

— И мимо Фифи проехали, — сказал Уаскар Техеда. — И тоже забыли подать знак. Какие болваны!

«Шевроле» Трухильо показался всего метрах в ста, он стоял с зажженными фарами у правой обочины. «Вот он!», «Это он, черт возьми!» — закричали Педро Ливио и Уаскар, и в тот же миг снова послышались выстрелы -револьвер, карабин, автомат. Уаскар погасил огни и тормознул олдсмобиль метрах в десяти от «шевроле». Педро Ливио рванул дверцу, вывалился на шоссе и выстрелил. Он больно ударился всем телом и ободрался обо что-то, но тут до него донеслись ликующий крик Антонио де-ла-Масы: «Отбегался сарыч кур воровать», — что-то в этом роде, голоса Турка, Тони Имберта, Амадито, — и он, поднявшись с трудом, бросился к ним вслепую, на голоса. Сделав несколько шагов, услыхал новые выстрелы, совсем близко, и что-то вдруг обожгло, сбило с ног и вцепилось в солнечное сплетение.

— Не стреляйте, мать вашу, это мы, — закричал Уаскар Техеда.

— Меня ранило, — пожаловался Педро Ливио и тут же, без перехода заорал во всю мочь: — Козел мертв?

— Мертвее мертвого, Негр, — сказал рядом с ним Уаскар Техеда. — Смотри.

Педро Ливио чувствовал, что силы покидают его. Он сидел на мостовой среди обломков и стеклянного крошева. Слышал, как Уаскар Техеда сказал, что поедет за Фифи Пасторисой, слышал, как олдсмобиль тронулся. До него доносились возбужденные голоса товарищей, но кружилась голова, и ответить не было сил; он едва понимал, что они говорили, потому что все его внимание было обращено на жжение в желудке. Горела и рука. Неужели схватил две пули? Олдсмобиль вернулся. Он разобрал слова Фифи Пасторисы:

— Мать твою, Господь велик, мать твою.

— Давайте запихнем его в багажник, — распоряжался Антонио де-ла-Маса с полным спокойствием. — Надо отвезти труп и показать Пупо, чтобы он запустил в действие план.

Он чувствовал, что руки у него мокрые. Эта липкая жидкость могла быть только кровью. Его или Козла? И асфальт тоже мокрый. Дождя не было, значит, тоже от крови. Кто-то положил ему руку на плечо и спросил, как он себя чувствует. Голос был озабоченный. Он узнал Сальвадора Эстрелью Садкалу.

— Кажется, пуля в желудке… — Но вместо слов из горла вышло только хрипение.

Он различал силуэты товарищей, они грузили какой-то тюк в «Шевроле» Антонио. Да это же — Трухильо, черт возьми! Получилось все-таки. Но радости он не почувствовал, скорее, облегчение.

— А где шофер? Никто не видел Сакариаса?

— Тоже — наповал, там он где-то, темно, не видно, — сказал Тони Имберт. — Не теряй времени, не ищи его; Амадито. Надо ехать в город. Сейчас самое главное — показать труп Пупо Роману.

— Педро Ливио ранен, — озабоченно сказал Сальвадор Эстрельа Садкала.

Багажник с трупом был уже закрыт.