Да, они забыли о нем. Видно, он так и умрет в продырявленном пулями автомобиле, рядом с трупом Трухильо. Ярость охватила его, ярость, которая была бедой его жизни, однако на этот раз он тотчас же успокоился. Что проку яриться в такой момент, болван?

Он прикрыл глаза, потому что в лицо ударил свет — прожектор или сильная лампа. Он узнал склонившиеся над ним лица зятя Хуана Томаса Диаса, дантиста Бьенвенидо Гарсии, Амадито и, кажется, Линито. Да, Линито, врач, доктор Марселино Велес Сантана. Они склонились над ним, ощупывали его, подняли рубашку. Что-то спросили, он не понял, что. Хотел сказать, что боль утихла, спросить, во скольких местах его продырявили, но голоса не было. Он старался открыть глаза пошире, чтобы знали, что он жив.

— Надо везти в больницу, — решительно сказал доктор Велес Сантана. — Он истекает кровью.

У доктора стучали зубы, как от лютой стужи. Они не были настолько близкими друзьями, чтобы Линито так дрожал из-за него. Его била дрожь оттого, что он узнал: они убили Хозяина.

— Внутреннее кровоизлияние. — И голос у него тоже дрожал. — По меньшей мере одна пуля — в области сердца. Его надо немедленно оперировать.

Они заспорили. Ему было все равно, умрет ли он. Несмотря ни на что, он был доволен. Бог наверняка простит его. За то, что он оставил Ольгу на шестом месяце и маленького Луиса Марианито. Бог знает, что ему лично смерть Трухильо никакой выгоды не сулила. Наоборот: он был управляющим на его предприятии, считался привилегированным. А приняв участие в этой затее, он ставил под удар и свою работу, и безопасность семьи. Бог наверняка поймет его и простит.

Он почувствовал страшный спазм в желудке и закричал.

— Спокойно, спокойно, Негр, — просил его Уаскар Техеда.

Он хотел ответить: «Сам ты негр, и мать твоя — негритянка», — но не мог. Его вытаскивали из «Шевроле». Совсем близко было лицо Бьенвенидо — зятя Хуана Томаса, мужа его дочери Марианелы, — и доктора Белеса Сантаны, он все еще клацал зубами. Он узнал Мирито, шофера генерала, и Амадито, тот прихрамывал. Со всеми предосторожностями его перенесли в «Опель» Хуана Томаса, стоявший рядом с «Шевроле». Педро Ливио увидел луну: они сияла на уже безоблачном небе, над манговыми деревьями и цветущими тринитариями.

— Едем в Интернациональную клинику, Педро Ливио, — сказал доктор Велес Сантана. — Потерпи, потерпи еще немножко.

Чем дальше, тем безразличнее ему все становилось. Он был в «Опеле», за рулем — Мирито, Бьенвенидо сидел впереди, а сзади, рядом с ним, доктор Велес Сантана. Линито дал ему понюхать что-то, сильно пахнущее эфиром. «Запах карнавала». Дантист и врач подбадривали:

— Уже подъезжаем, Педро Ливио». Ему безразлично было то, что они говорили, и то, что, похоже, так беспокоило Бьенвенидо и Линито.

— Куда же запропастился генерал Роман?

— Если он не появится, дело — дрянь.

Вместо мороженого Ольга получит сообщение, что ее мужа оперируют в Интернациональной клинике, в трех кварталах от дворца, после того, как покарали убийцу сестер Мирабаль. От дома Хуана Томаса до клиники — всего несколько кварталов. Почему же так долго едут?

Наконец «Опель» остановился. Бьенвенидо и доктор Сантана вышли. Он видел, что они стучали в дверь, над которой светились и искрились буквы: «Приемный покой». Вышла сестра милосердия в белом сестринском головном уборе, появились носилки. Когда Бьенвенидо Гарсиа с Белесом Сантаной поднимали его, боль стала чудовищной: «Уморите, коньо!» Он заморгал, ослепленный белизной коридора. Поднимались в лифте. Теперь он лежал в стерильно-белой комнате, в изголовье — образ Пречистой Девы.