Не должно быть никакой переписки, ни телефонных переговоров, только разговоры с глазу на глаз. Он постепенно, с осторожностью, будет ставить на ключевые посты доверенных офицеров, так чтобы в решающий день войска подчинились ему по первому слову.
Именно с этой целью он назначил командовать крепостью Сантьяго де-Кабальерос, второй по значению в стране, генерала Сесара А.Оливу, своего товарища по выпуску и близкого друга. Точно таким же образом он поставил во главе Четвертой бригады, дислоцированной в Дахабоне, генерала Гарсию Урбаеса, своего верного союзника. С другой стороны, он надеялся на генерала Гуаро Эстрелью, командующего второй бригадой, стоящей в Ла-Веге. С Гуаро, заядлым трухилистом, они не были друзьями, однако Гуаро был братом Турка, Эстрельи Садкалы из ударной группы, и потому логично было предположить, что он встанет на сторону брата. Своего секрета он не открыл ни одному из генералов, он был достаточно хитер, чтобы подвергать себя опасности доноса. Но рассчитывал, что, когда намеченное произойдет, все они подчинятся ему без колебаний.
А когда это произойдет? Без сомнения, очень скоро. В день его рождения 24 мая, всего шесть дней назад, Луис Амиама и Хуан Томас Диас, приглашенные, к нему в загородный дом, заверили его, что все уже готово. Хуан Томас выразился еще категоричнее: «Может произойти в любой момент, Пупо». Они сказали ему, что президент Хоакин Балагер, по-видимому, согласится войти в возглавляемую им военно-гражданскую хунту. Он попросил высказаться подробнее, но они не могли этого сделать; переговоры вел доктор Рафаэль Баттле Виньас, женатый на Индиане, двоюродной сестре Антонио де-ла-Масы, и лечащий врач Балагера. Он прощупал настроение карманного президента, спросил его, станет ли он в случае внезапного исчезновения Трухильо «сотрудничать с патриотами». Тот ответил загадочно: «Согласно Конституции, в случае исчезновения Трухильо пришлось бы иметь дело со мной». Добрая ли это весть? Пупо Роману этот мягкий, и хитрый маленький человечек всегда внушал инстинктивное недоверие, с каким и следовало относиться к бюрократам и интеллектуалам. Невозможно узнать, что он думает; за любезными и непринужденными манерами крылась загадка. Но друзья были правы: причастность Балагера могла успокоить американцев. Когда он добрался до своего дома в Гаскуэ, было уже половина десятого. Он отправил джип обратно в Сан-Исидро. Мирейа и сын Альваро, молодой лейтенант — он был в увольнительной и пришел навестить их, — встревожились, увидев его в таком состоянии. Снимая перепачканную одежду, он объяснил, в чем дело. Потом велел Мирейе позвонить по телефону ее брату и рассказал генералу Вирхилио Гарсии Трухильо, как разгневался Хозяин:
— Мне жаль, свояк, но я вынужден сделать тебе выговор. Будь завтра у меня в кабинете до десяти утра.
— Из-за дырявой трубы, коньо! — развеселился Вирхилио. — Ну не может человек совладать со своим характером!
Он принял душ, намылился с ног до головы. Когда вылезал из ванной, Мирейа подала ему чистую пижаму и шелковый халат. И стояла рядом, пока он вытирался, брызгал себя одеколоном, одевался. В противоположность тому, что думали многие, начиная с Хозяина, он женился на Мирейе не из корысти. Он влюбился в эту темноволосую, робкую девушку и рисковал жизнью, когда стал ухаживать за ней наперекор Трухильо. Они были счастливой парой и без раздоров и разрывов прожили вместе двадцать с лишним лет. Сейчас, разговаривая за столом с Мирейей и Альваро — есть не хотелось, выпил только ром со льдом, — он спрашивал себя, как отнесется к этому жена. Чью сторону займет — мужа или своего клана? Сомнения терзали его. Сколько раз Мирейа возмущалась презрительным обращением Хозяина; может, это склонит чашу весов в его пользу. А кроме того, какой доминиканке не хотелось бы стать первой дамой страны?
После ужина Альваро пошел с друзьями выпить пива. А они с Мирейей поднялись в спальню, во второй этаж, и включили «Доминиканский голос». |